Начало гражданской войны.

Не может быть, конечно, двух мнении о необходимости самого беспощадного истребления всех главарей большевизма, но это должно осуществляться властью государства с ледяным спокойствием, без малейшего признака лицеприятия или мщения.

Знаменитый скандалист, семеновский опричник полковник Скипетров произведен своим принципалом в генералы и назначен командующим войсками Приморской области и комендантом Владивостокской крепости; семеновщине очень хочется упрочиться во Владивостоке и, захватив весь Дальний Восток, сделаться его настоящим хозяином.

22 сентября. Новоявленные и непризнанные правительства «испущают» приказы, указы, повеления о мобилизации и т. п. Всякой лягушке хочется возможно скорее раздуться в страшного вола и своим видом напугать остальных лягушек; при этом одним из хороших средств сделаться волом считается почему-то объявление мобилизации.

23 сентября. Во Владивостоке объявились Колчак, Потапов и Доманевский; последние два, очевидно, потому, что есть возможность пристроиться к какой-нибудь из существующих комбинаций.

Гайда прислал Плешкову телеграмму и в ультимативной форме требует признания себя главковерхом, японцы же объявили, что для них Гайда, как главнокомандующий, не существует; печально наше положение, когда приходится играть роль горшка между стукающимися котлами.

Во Владивостоке идет чернильная война между тем же Гайдой и заместителем Толстова по должности командующего войсками Приморской области, полковником Бутенко, и туда же направляется семеновский командующий Скипетров.

В Хабаровске объявился еще командующий войсками округа, генерал Мандрыка, исполнявший эту должность перед первым большевистским переворотом, и заявляет, что он единственный настоящий; на него устремился Калмыков, считающий себя законным повелителем Хабаровска и Приморской области.

В довершение кавардака сюда же двигается на броневых поездах Семенов, едущий на свидание с атаманами Уссурийского и Амурского войска для заключения общеказачьего союза, а затем установления казачьей гегемонии на Дальнем Востоке.

Довольно сумбурный и колоритный винегрет из припасов плохого сорта и сомнительной свежести.

26 сентября. Проехал генерал Владимиров, командированный из Омска к генералу Флугу; он человек резко откровенный и рассказал, что никакой армии в настоящем значении этого слова в Сибири нет, а есть офицерские и юнкерские отряды, исправно бьющие большевиков.

Газеты сообщают, что Хорват будет назначен верховным комиссаром Дальнего Востока на правах наместника омского правительства; этим, по видимому, предполагают разрубить узел, завязавшийся от наличия сразу двух властей, претендующих на всероссийское звание; третий конкурент — сибирское правительство владивостокского образования — прекратил свое существование.

Общее впечатление таково, что большинство готово согласиться на то, чтобы признать права всероссийской власти за уфимским образованием.

Гайда утром собирался кого-то арестовывать и разоружать немногочисленные плешковские войска, но наткнулся на китайцев, которые заявили, что этого не допустят, и для внушительности предоставили в распоряжение Плешкова целую бригаду своих войск.

К вечеру Гайду и Плешкова как-то помирили, и Плешков стал ездить без китайского конвоя.

Непонятно поведение союзников; казалось бы, у них есть все способы прекратить шалые выходки и наших, и чешских атаманов, и казалось бы, что это первое, что надо сделать для восстановления в стране порядка. А то над нами повторяются эксперименты, достойные увековечения в продолжение щедринской «Истории одного города», но только в быстром, чисто кинематографическом темпе.

27 сентября. Гайда умчался на запад, назначив полковника Кадлеца главнокомандующим в полосе отчуждения, т.-е. смешав этим и без того сумбурное здесь положение до последних пределов. Ни китайцы, ни японцы этого назначения никогда не признают, и все шишки будут валиться на головы несчастных русских. Гайда неистовствует, очевидно понимая, что чехи нужны до-зарезу омскому правительству, и последнее готово все претерпеть, чтобы с ними не ссориться. Плохо было без приятелей, а с ними, кажется, еще хуже.

В Харбине выявился украинский консул, пытавшийся осуществлять свои великодержавные права, но ему пригрозили арестом, и он стушевался.

Гайда, всюду ищущий популярности (неизменное качество подобных выскочек), приказал прицепить к своему поезду два вагона для местной молодежи, едущей в Томский университет; в результате три четверти поехало спекулянтов, нагруженных медикаментами, иголками и прочей мелочью, на которые сейчас в Сибири стоят чудовищные цены.

28 сентября. Гайда не унимается и издал приказ о назначении Кадлеца главноначальствующим над всем русским Дальним Востоком; надвигается какое-то чешское пленение; осмелевшие австрийские дезертиры и наши бывшие пленные почуяли свою силу и садятся на наши шеи самым бесцеремонным образом, при полном молчании и бездействии союзников.

Из Западной Сибири получены какие-то смутные сведения о вспыхивающих там беспорядках; сие вполне естественно, ибо, с одной стороны, население слишком долго варится в атмосфере безвластия, а с другой — слишком много неудовлетворенных и не попавших туда, куда им хотелось; ну, они и колобродят.

29 сентября. Известия о беспорядках и междоусобице в районе омской власти все более и более фиксируются. Там к числу воскресших факельщиков русской революции прибавился селянский министр Чернов.

Верховным главнокомандующим назначен Болдырев; военные достоинства его невелики, но он большой ловкач, а при надобности стойкий человек, что проявил в инциденте с Крыленкой в ноябре 1917 года; во всяком случае это лучшее из всего, что есть в Сибири, за исключением только Флуга, который наиболее подходил бы к этой роли; очень жаль, что Флуг оказался здесь, а не в Омске.

30 сентября. По сведениям из Западной Сибири беспорядки произведены офицерскими отрядами, недовольными средней и колеблющейся политикой вновь образованных министерств и требовавшими уклонения вправо, в сторону крутой реакции; значит, и там начинается своеобразная атаманщина.

1 октября. Мне совершенно ясно, что из смеси эсеровщины, думских пустобрехов и, естественно, настроенных очень реакционно офицерских организаций, ничего, кроме вони и взрывов, не выйдет; из таких продуктов даже самые первоклассные специалисты по соглашательству ничего не сварят.

5 октября. Получены приказы о назначении командирами корпусов Семенова и какого-то Элерц Усова (должно быть, тоже opus [149]из революционного репертуара). Семенов теперь двурушничает, фигурируя то командиром корпуса (при повороте на Омск), то командующим восточно-сибирской армией (в остальных секторах).