Ван Гог. Письма

подобными препятствиями и преодолею их не хуже, чем кто бы то ни было, но я чувствую, что

скорее достиг бы своей цели, будь у меня поменьше этих «petites miseres».

Теперь два слова насчет этюда, который я тебе посылаю.

Если, взглянув на него и вспомнив, что у меня есть еще много таких же, ты не

пожалеешь, что дал мне возможность сделать их, я буду удовлетворен я с новым мужеством

возьмусь за работу. Если же этюд разочарует тебя, ты должен принять в соображение, как

недавно я начал писать. Если он понравится тебе, тем лучше: мне так хотелось послать тебе

что-нибудь такое, что могло бы тебя порадовать…

И не забудь: я хочу услышать твои критические замечания безо всяких обиняков. Я

часто ощущаю потребность и необходимость попросить у кого-нибудь совета по разным

вопросам; но после того что у меня произошло с Мауве, я не поддаюсь искушению и не

разговариваю с художниками о своей работе. Среди них, может быть, есть люди поразительно

умные, но что мне с того, если они советуют мне делать одно, а сами делают другое? Я

предпочел бы, чтобы Мауве рассказал мне, как употреблять телесный цвет, вместо того чтобы

поучать меня: «Ни в коем случае не употребляйте телесный цвет», в то время как и сам он, и

другие очень часто употребляют его, и притом с отличными результатами. Ну что ж, во многих

случаях можно, вероятно, кое до чего дойти и самому, что я как раз и пытаюсь делать. Да, имей

я возможность делать, что хочу, я бы в еще больших масштабах взялся за живопись и прежде

всего раздобыл бы большее количество моделей.

И еще одно. Ты понимаешь, конечно, что я мог бы сделать некоторые веточки

совершенно иначе, если бы написал их заново; но, по-моему, в этюде, который может быть

использован впоследствии, не следует менять слишком много. Этюды должны оставаться в

мастерской именно в том виде, в каком их приносишь из лесу: кое-кому они, пожалуй,

покажутся из-за этого менее приятными, но зато будут тем живее напоминать самому

художнику о его собственных впечатлениях.

235

В последние дни я делал исключительно акварели. Прилагаю к письму маленький

набросок с большой акварели.

Ты, может быть, помнишь контору городской лотереи Моормана в начале Спуйстраат?

Однажды я проходил там дождливым утром, когда у дверей в ожидании лотерейных билетов

стояла длинная очередь. Состояла она по большей части из старух и людей такого сорта, глядя

на которых, нельзя сказать, чем они занимаются и на что живут, но у которых, вне всякого

сомнения, хватает забот, неприятностей и горестей.

Конечно, такие люди, которые явно проявляют чрезмерный интерес к «сегодняшнему

розыгрышу», кажутся довольно смешными стороннему наблюдателю, скажем, мне или тебе,

потому что ни ты, ни я не испытываем ни малейшего интереса к лотерее.

Тем не менее эта небольшая группа – олицетворение ожидания поразила меня и, пока я

набрасывал ее, приобрела для меня более глубокий и широкий смысл, чем раньше.

Да, такая сцена приобретает смысл, когда через нее постигаешь проблему бедности и

денег. Так случается при виде почти каждого скопления людей: надо вдуматься в причины,

собравшие их вместе, и тогда поймешь, что все это означает. Любопытство и иллюзии,

возбуждаемые лотереей, кажутся нам довольно ребяческими; но такое ребячество становится

серьезной проблемой, когда вспоминаешь о контрасте между нищетой этих несчастных и

отчаянными их попытками выкарабкаться из нее с помощью лотерейного билета, купленного на

последние гроши, которые должны были быть истрачены на хлеб.

Как бы то ни было, я делаю на этот сюжет большую акварель. Пишу я и другую акварель

– скамья, которую я видел в маленькой церквушке на Геест, куда ходят обитатели работного

дома. Называют их здесь очень выразительно: сироты-женщины и сироты-мужчины.

Вот фрагмент этой скамьи. На заднем плане должны быть еще мужские головы.

Такие вещи, однако, делать трудно, и они даются не сразу, а получаются иногда лишь в

результате целого ряда неудачных попыток.

Заговорив о «сиротах-мужчинах», я прервал письмо из-за прихода моего натурщика и

проработал с ним до самых сумерек. Он носит старое пальто, в котором кажется до смешного

широким; думаю, что тебе понравилось бы сборище таких стариков в их воскресной или

повседневной одежде.

Я нарисовал его также сидящим с трубкой во рту. У него занятная лысая голова,

большие глухие уши и седые баки.

Набросок этот я сделал в сумерках, но, надеюсь, ты сумеешь разобраться в композиции.

Мне хочется написать эту вещь с фигурами высотою в фут или около того, а всю композицию

сделать чуточку пошире.

Впрочем, не знаю, пойду ли я на это: мне ведь понадобится большой холст, а если к

тому же работа не удастся, то и без того крупные расходы еще увеличатся.

Как бы мне ни хотелось писать такие полотна уже сейчас, я думаю, что если я буду

продолжать делать характерные фигуры, большие вещи возникнут из них сами собой, как

естественное продолжение различных этюдов модели и сохраняя то же настроение, которое

присуще последним. Та группа, черно-белый набросок которой я посылаю тебе, являет

подлинное богатство красок: синие костюмы и коричневые пальто, белые, черные, желтоватые

рабочие брюки, полинявшие шали, залоснившиеся от времени платья, белые чепчики и черные

цилиндры, грязный булыжник мостовой и грязные сапоги, контрастирующие с бледными или,

наоборот, обветренными лицами. Все это должно быть передано маслом или акварелью и,

уверяю тебя, стоит мне немалого труда.

236 Воскресенье

Я уверен, что вещи, которыми я сейчас занят, понравятся тебе. Ты сразу же заметишь,

как замечаю и я, что мне необходимо делать массу этюдов фигуры; поэтому я работаю изо всех

сил и почти каждый день нанимаю модель.

Подумай только, я, к моему великому удивлению, получил на этой неделе пакет из дому

с двумя зимними пальто – мужским и женским и парой теплых брюк. Такое внимание очень

меня тронуло.

Никак не могу выбросить из головы то кладбище с деревянными крестами. Мне хочется

написать вид его зимой, под снегом: крестьянские похороны или что-нибудь в этом роде,

короче говоря, такой же эффект, как в прилагаемом наброске с углекопами.

До чего хорошо сейчас на улице! Делаю все, что могу, чтобы схватить эффекты осени,

поэтому пишу крайне торопливо.

Уверяю тебя, такие композиции с фигурами – не шутка, так что я полностью поглощен

работой. Это все равно что ткать: тут требуется все твое внимание, чтобы не перепутать нити, и

нужно ухитряться следить за несколькими вещами сразу.