Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

В имении я остановился в тесной комнате конторы и на другой день по приезде был в г. Богородском, в господском доме которого жили шурья мои Валерий и Николай; к обеду приехал мой свояк граф Толстой, с которым мы не имели никакого сношения почти три года. В комнатах, в которых жили мои шурья, было чрезвычайно холодно, несмотря на то, что осень только еще начиналась; стены комнат и мебель были грязны. Валерий требовал смены моего бурмистра, который со своей стороны утверждал, что оброк плохо собирается вследствие {необходимости ему повиноваться} распоряжениям моего шурина, отдаваемым будто бы им неправильно из-за своих выгод. Конечно, я должен был поверить шурину и сменил бурмистра. С Толстым мы обошлись холодно; он мне сказал, что при отмежевании в дачах моих шурьев пустоши, заложенной по неисправным откупам Абазы, в нее не включаются сенокосы, составляющие главный доход крестьян, а при отмежевании таковой же пустоши в дачах жены моей, в нее домежеваны и все сенокосные места; за отходом же их от имения, крестьяне жены моей будут лишены возможности платить оброк. Толстой вызвался указать означенные места землемеру, которого я упросил снова обойти пустошь в даче жены моей, исключив из нее сенокосные места, что мне стоило новых издержек. {Я уже говорил, что понятия Толстого были вообще дикие; эта} дикость доходила до того, что, будучи вообще честным человеком, он иногда делал бесчестные поступки, {в которых не видел ничего бесчестного} и даже ими хвастался. В имении жены моей было несколько водяных мельниц, которые за бесценок были сдаваемы в аренду ее крестьянам. По распоряжению шурина моего Валерия, эти мельницы в 1849 г. были сданы за несколько высшую цену Толстому, в имении жены которого, по соседству, было также несколько мельниц. Толстой, вместо того, чтобы употребить в дело мельницы, принадлежащие жене моей, совершенно запустил их и даже срыл мельничные плотины, так что лишил жену и того малого дохода, который она с них получала. На вопрос мой Толстому, зачем он это сделал, он отвечал самым грубым образом, что неужели я, зная, что означенные мельницы берет на аренду сосед, владелец таких же мельниц, мог предполагать, что он их берет с другой целью, как не для того, чтобы их уничтожить, и что он так и сделал, приказав навоз из плотин, который накладывали (он употребил другое выражение, {нецензурное}) в них со времен Петра Великого, вывезти на поля. Это суждение было до такой степени дико, что я оставил его без ответа.

Проездом через Нижний Новгород в оба пути я останавливался в доме председателя казенной палаты Б. Е. Прутченко; я всегда любил беседу умного старика. У него в это время я каждый день обедал со служившим в казенной палате красивым молодым человеком н, весьма прилично одетым и с изящными манерами; он говорил по-русски без акцента и казался хорошо образованным. Прутченко, вследствие всех этих достоинств, приблизил его к себе, и я удивлялся, что такая замечательная личность служит в губернском городе. Он долго оставался на этой службе, постоянно отличаемый Прутченко; он был уже помолвлен на дочери отставного инженера путей сообщения Лика н, как вдруг был арестован и послан в Сибирь. Оказалось, что этот господин был из сосланных в Сибирь, где он, неизвестно каким образом, присвоил себе паспорт и имущество какого-то умершего и по этому паспорту поступил на службу. Узнали кто он такой очень странным способом; понятно, что многие чиновники не полюбили такого изящного господина; один из писцов его стола в палате имел брата писцом в Нижегородском губернском правлении, который, прочитывая извещения сибирских начальств {в это правление}, нашел, что приметы одного беглого точно списаны со столоначальника его брата, которому об этом сообщил. Последний, рассердясь однажды на своего начальника, назвал его именем беглого и заметил в нем перемену в лице. Он об этом донес полиции, и по распоряжению губернатора молодой человек был схвачен и во всем сознался.

В Москве я нашел Клейнмихеля, который немедля по моем приезде поручил мне исследовать причину обрушения моста в г. Луцке и возобновить его. При этом обрушении сильно изувечены три солдата из лагеря, стоявшего в Луцке. В самый день падения моста Наследник Великий Князь Александр Николаевич проехал через него четыре раза. Я поехал в Луцк через Пинск; окружающие его болота, по причине сильного дожд ливого времени, были неудобопроезжаемы. В Луцке грязь была по ступицу {колеса}; ходить пешком было невозможно, ехать затруднительно. Войска, стоявшие лагерем около Луцка, уже разошлись по зимним квартирам. Для свидания с начальником штаба 4-го пехотного корпуса [ Григорием Ивановичем ] Филипсоном я предполагал ехать в штабную квартиру, но узнал, что он после лагеря вышел в отставку, будучи не в состоянии продолжать службу с таким формалистом, каким был корпусный командир Д. Е. [ Дмитрий Ерофеевич ] Сакен.

В мосте обрушилась устроенная на его средине подъемная часть, которая до моего приезда была возобновлена столоначальником Волынской строительной комиссии Строительного отряда путей сообщения штабс-капитаном Проскуряковым н(впоследствии коллежским советником и губернским инженером Киевского губернского правления), который был и первоначальным строителем моста. Проскуряков, по возобновлении моста, уехал в Житомир; по приезде моем в этот город, я узнал от него, что по проекту, утвержденному Главным управлением путей сообщения, следовало мост в Луцке устроить без подъемной части, но что таковая была устроена по приказанию волынского военного губернатора, князя Иллариона Илларионовича Васильчикова {427}, основанному на том, что в иные годы под этим мостом проходит десятка полтора барок; при этом Васильчиков требовал, чтобы на устройство висячей части моста было употреблено менее 600 pуб., каковую сумму он имел право отпустить из земских сборов без разрешения министра. Проскуряков, не знакомый с устройством висячих мостов, устроил эту часть моста неправильно; впоследствии за ней не было никакого присмотра; грязь с нее не счищалась.

По сведениям, собранным в Житомире, я узнал, что Проскуряков, чиновник способный, весьма усердный, но мало учившийся, что он со своим семейством находится в крайней бедности, что он не прочь от получения некоторых незаконных выгод по службе, но что они не превосходят нескольких сот рублей в год, которые с двумястами рублей его жалованья едва были достаточны для его существования. Посланный к Проскурякову мой слуга сказал мне, что он живет за городом на грязной улице и помещается с большим семейством в двух грязных комнатах, что обед детей самый простой готовится их нянькой и что жена Проскурякова, по получении известия о падении моста, от испуга заболела и вскоре умерла. Проскуряков же в несколько дней похудел и, действительно старый, его мундир сидел на нем, как мешок.