Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

Все время ее замужества она постоянно делала только угодное мужу, никогда не заявляя своих желаний. Один раз во всю ее жизнь она высказала свое желание весьма решительно. Когда сестра объявила ей о сделанном предложении и моем на него взгляде, который разделяла и сестра, она отвечала, что согласна на предложение Засецкого, но, конечно, если ее мать или даже дядя (т. е. я) этого не желают, то предложение Засецкого она просит считать как бы не бывшим и поступит согласно моей и ее матери воли, которая, конечно, направлена к ее пользе. После столь положительного объяснения такой мягкой, как воск, девочки, конечно, последовало согласие и ее матери и мое. Свадьба была в середине лета; у Засецкого посаженой матерью была его бабка, почти столетняя, но довольно бодрая старуха. {О Засецком не раз будет упоминаться в следующих главах «Моих воспоминаний».}

К коронованию Государя съехались в Москву все высшие сановники и между прочими главноуправляющий путями сообщения Чевкин, который с женой {581}своей и сыном поселился в нанятом при графе Клейнмихеле доме Базилевского {582}(впоследствии Рукавишникова) на Тверском бульваре. В это время я познакомился с его женою и ближе сошелся с Чевкиным. Их сына {583}я тогда видел только один раз; я пришел к Чевкину очень рано по делам службы; он пригласил меня в столовую, где его жена разливала чай. Вдруг с треском отворились двери в столовую, чрез которую пробежал красивый молодой человек в расстегнутом военном сюртуке, бледный, нечесаный. Он не ночевал дома и, конечно, мог бы пройти в свою комнату и не мимо своих родителей; отец при входе сына пожал плечами, а лицо матери выразило сильное огорчение. Впоследствии я ближе познакомился с сыном Чевкина; при хорошей образованности, недюжинном уме и весьма замечательном даре слова, он был большим негодяем: занимал без отдачи; пользовался положением отца, чтобы занимать или просто брать деньги у подрядчиков ведомства путей сообщения; наконец, вследствие дурных проделок должен был оставить Россию и жить во Франции, где и умер, кажется, в 1869 году. Потеря единственного, хотя и блудного сына была очень горька его родителям, и в особенности матери.

К коронации было приглашено несколько военных генералов из числа находившихся на службе внутри Империи, в том числе был брат мой Николай, несколько раз раненный в Севастополе. Он был в 1856 году начальником штаба 4-го пехотного корпуса и жил в Воронеже. За то, что брат поместился в Москве у нашей сестры, которую жена его не могла терпеть, последняя делала нам и мужу своему, которому впоследствии запретила видеться с сестрою, много неприятностей.

{Торжества коронования и праздники по оному случаю в Москве описаны неоднократно, и поэтому я скажу о них только несколько слов.} В Успенском соборе {584}к торжеству коронации были сделаны разные приготовления, осмотр которых допускался только высокопоставленными лицами или по особо выданным Московской дворцовой конторой {585}билетам. По случаю проведения мытищинской воды в Кремлевский дворец, я был известен чиновникам этой конторы и потому полагал возможным взойти в собор для осмотра упомянутых приготовлений без билета; меня, однако же, в него не пустили; я вздумал не послушаться останавливавших меня чиновников и взойти насильно, однако же, это мне не удалось. Я был в это время сильно раздражен {подобно тому, как при требовании в 1841 году, чтобы меня перевезли через Керчь-Еникальский пролив, что мною описано в IV главе «Моих воспоминаний». Но желание мое взойти насильно в собор было тем непростительнее, что я в это время был 15-ти годами старше, и мне без всякой потери для себя и для кого бы то ни было не [ нужно было ] осматривать приготивлений в соборе}.

В день коронования я получил орден Св. Владимира 3-й ст. Я был уже 6-й год полковником и мог надеяться на производство в генерал-майоры, а потому означенная награда меня не удовлетворила. Мой бывший тогда начальник Чевкин, при частых свиданиях со мной, неоднократно рассказывал, что его, несмотря на представления обоих фельдмаршалов Паскевича и Дибича, долго не производили в генерал-майоры. На мое замечание, что он скорее всех своих современников был произведен в генералы, так как в офицерских чинах он состоял всего 9 лет (с 1822 по 1831 г.), Чевкин мне отвечал, что он в 1828 и 1829 гг. был неоднократно представляем обоими фельдмаршалами к производству в генералы за отличие в военных действиях, и так как эти представления не были уважены, то он, потеряв надежду быть когда-либо произведенным, объяснялся об этом с графом (впоследствии с князем) А. И. [ Александром Ивановичем ] Чернышевым. И все это он говорил и повторял мне, нисколько не обращая внимания на то, что я прослужил уже в офицерских чинах 26 лет, а производство меня в генералы зависело вполне от него.

К означенному рассказу он присовокупил, что в 1829 году, когда он привез известие об Адрианопольском мире, он будто бы сам не желал получить генеральского чина, так как до того времени он получал все чины за отличия в сражениях.

Впрочем, он за это известие получил вдруг три награды, что едва ли был не первый пример в царствование Николая Павловича, а именно: он получил орден Св. Владимира 3-й ст., 3000 червонцев и назначен флигель-адъютантом. По случаю этого назначения известный остряк князь A. С. Меншиков, бывший в 1854 и 1855 гг. главнокомандующим в Крыму, сказал, что взяли Эзопа ко двору, намекая на то, что Чевкин горбат; когда последний узнал об этом, то заметил, что Эзопа взяли ко двору «pour faire parler les bêtes» [135]. Чевкин, несмотря на свое чрезмерное трудолюбие, был любезен в обществе, в особенности с дамами и вообще остер и находчив. Расскажу об его находчивости, которую он выказал {более 40 лет спустя после вышерассказанного, а именно} в январе 1872 г. Конс тантин Карлович Грот {586}в 1870 г. был сделан членом Государственного Совета и назначен в Департамент экономии, в котором Чевкин был председателем. Между Чевкиным, привыкшим не обращать внимания на мнения членов департамента, и Гротом было несколько споров по делам. 1 января 1872 г. объявлено Высочайшее повеление о перемещении Грота в департамент законов. Когда Грот, на другой день Нового года, взошел в присутствие Департамента экономии и прощался со своими прежними сочленами, Чевкин подал ему левую руку, вероятно, без всякого намерения. Грот сказал Чевкину:

– Я не знал, что вы левша.

На что последний возразил:

– Это только {со вчерашнего дня, так как} вчера у меня отняли правую руку.

Но не подлежит сомнению, что Грот был перемещен по инициативе Чевкина.

Торжественный въезд Царской Фамилии из Петровского дворца {587}в Москву я видел из окна какого-то дома на Тверской улице; русское дворянство при этом везде не отличилось: представителей его было мало, и те ехали верхом на плохих лошадях и сами были плохо одеты в мундирах, – право ношения которых они получили при выходе в отставку, – довольно потертых.