Виктор Минут - Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

Многие удивлялись, как это я, на склоне лет, отваживаюсь пуститься в новую жизнь, не сулящую ничего доброго, тогда как по своему служебному прошлому и связям, сохранившимся в военном мире, мог бы рассчитывать на то, что меня не бросят умирать с голоду под забором. Капитан парохода, узнав о моем решении ехать в Южную Америку, серьезно отговаривал меня от этого, убеждал меня, что я и не представляю себе всех трудностей и лишений, которые ожидают меня в чужих странах, не говоря уже про здоровье, которое всегда может изменить мне. Когда я говорил ему, что не из любви к приключениям я остановился на этом решении, а потому, что оно представляется мне единственным выходом из создавшегося положения, он указывал мне на целый ряд лиц, тоже выброшенных, подобно мне, за границу, которые совершенно недурно устроились при средствах, остававшихся в распоряжении последнего законного русского правительства. Я возражал ему, что, на мой взгляд, такое распоряжение казенными деньгами неправильно, деньги эти – собственность русского народа, распоряжаться ими можно только с ведома собственника; теперь у него рот зажат, но настанет время, когда народ сбросит с себя большевистское иго и тогда может потребовать отчета от тех, кому были доверены его деньги. На это он отвечал, что я своей многолетней службой выслужил право на пенсию, и с этой точки зрения пользование этими средствами является вполне законным, мое же мнение было, что лично я не могу определять своих прав и не нахожу авторитетными для меня и компетентными для этого тех лиц, которые устроились при казенном пироге. Видя, что меня не сдвинуть с моей точки зрения, капитан уговаривал меня вернуться все же в Европу, предлагая даже довезти даром до Порт-Саида, так как «Могилев» должен был возвратиться в Англию. Я сердечно поблагодарил его за проявленное мне трогательное участие, но не изменил своего решения.

Некоторые из пассажиров, из числа колеблющихся и не знающих куда направиться, проведав об этом, решили, что у меня, по всей вероятности, имеются определенные перспективы, коль скоро я так твердо стою на своем, и пробовали позондировать почву, кто через моих спутников по каюте, а кто непосредственно у меня. Я категорически разубеждал этих лиц в существовании у меня каких-либо определенных планов и всячески старался отговорить их следовать моему примеру, нарочно преувеличивая трудности, которые ждут нас на этом пути и приводя в подтверждение этого слышанные мною примеры о многих неудачниках, кои, после нескольких лет тяжелой борьбы на чужбине, рады были, что могли вернуться назад, потеряв даже те крохи, с которыми отправились в путь.

Не хотел я брать на свою моральную ответственность судьбу лиц, взиравших на меня, как на ментора. Не менее убедительно старался я повлиять и на своих ближайших спутников, сожителей моих по каюте, убеждая их поразмыслить весьма и весьма серьезно, прежде чем решаться следовать за мной. Несмотря на это, братья Оранжереевы и полковник Гильбих остались при прежнем решении. Эмме с сестрой (точнее, женой) решил ехать во Владивосток. Поздеев колебался между Аргентиной, Мексикой и Харбином. Трифонов, у которого была оперирована одна почка, внимая совету доктора, не отваживался пуститься на неведомое и предпочел Владивосток, тем более что политическое прошлое его, как эмигранта 1905 года, могло послужить ему там только на пользу. Из прочих пассажиров к нам примкнули капитан Нечаев с женой и шестилетней дочерью и прапорщик Курбатов. Первый был из французской группы, второй – из числа киевских беженцев. Особенно отговаривал я Нечаева, жена которого, урожденная Олохова, дочь генерала Олохова {262}, последнего командира 1-го гвардейского корпуса [160], по моему мнению, не была подготовлена к трудностям нашего будущего. Кстати упомяну, что впоследствии эти опасения мои не оправдались.

Таким образом, нас, собравшихся в Аргентину, было всего одиннадцать человек, из них шесть мужчин, две женщины и трое детей. Бобровский с женой и грудным ребенком тоже наметил Аргентину, где он, как инженер и к тому же профессор, имел шансы найти работу, но пока еще не решил, каким путем туда поедет, то есть Тихим или Индийским океаном.

Главная масса эшелона, как и нужно было ожидать, решила вернуться обратно в Европу на том же пароходе «Могилев», но теперь уже в качестве платных пассажиров. Несколько человек из холостой молодежи предполагали отправиться на Зондские острова. Генерал Торбеев с женой и взрослым сыном решили ехать в Новую Зеландию, куда звала их дочь, вышедшая замуж за новозеландца в бытность свою сестрой милосердия на Французском фронте.

И вот после пятимесячной беззаботной жизни на «Могилеве» обитателям его, за исключением возвращенцев, пришлось с лихорадочной поспешностью разузнавать о способах переезда в намеченные ими места. На запад это не представляло больших затруднений, так как многочисленные пароходные компании и частые рейсы представляли свободный выбор. На восток же дело обстояло иначе.

Американские пароходы для нас – бедных эмигрантов – были совершенно недоступны: оставались только японские, но рейсы их были сравнительно редки, с интервалами от трех недель до месяца. В начале апреля отходил один японский пароход из Нагасаки в Буэнос-Айрес через Индийский океан, но на него поспеть мы не могли, так как не получили еще ассигнованного пособия и нужных документов. Близко от него по времени отходил из Иокогамы тоже японский пароход в Сан-Франциско, но на нем, по наведенной справке, уже не было свободных мест. Затем только в конце мая должен был отойти из Икогамы пароход «Сейо-Мару» с назначением Гаваи – Сан-Франциско – Вальпараисо. На этом пароход мы и решили отправиться, но ожидать его отхода надо было уже на берегу, так как 7 апреля «Могилев» должен был быть освобожден от пассажиров и приготовиться к обратному рейсу. За время стоянки своей в Моджи, уже после переворота во Владивостоке, «Могилев» успел освободиться от значительной части ставшего уже ненужным военного груза, но все же оставалось еще много такой внутренней работы на корабле, которую стесняло присутствие пассажиров. Кроме того, после получения последними пособия Добровольный флот не считал себя обязанным содержать их на свой счет.

Накануне указанного срока мы покинули «Могилев», сердечно распрощавшись как с капитаном, так и с прочими спутниками, которые оставались еще ожидать последнего звонка. Нечаев, Гильбих, Оранжереевы и Курбатов решили основаться в Моджи в японской гостинице за очень скромную плату, по две йены с человека, с пансионом, который состоял из риса, рыбы и разных fruti di mare [161], я же, по приглашению Бобровского, поселился с его семьей, Поздеевым и Муравьевым в Чофу [162](небольшой городок в десяти километрах от Симоносеки) на компанейских началах.