Виктор Минут - Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

Чофу, чистенький, как все японские города, насчитывающий около 10 тысяч жителей, был расположен на берегу Японского Средиземного моря, соединен с Симоносеки железной дорогой, проходящей далее на юг к Нагасаки и, кроме того, автомобильным сообщением по береговой дороге вдоль пролива. Всюду электрическое освещение и телефоны.

Бобровские через посредство приставленного к могилевским пассажирам полицейского агента, Танака, однофамильца бывшего тогда военного министра, барона Танака {263}, наняли в Чофу пустующий дом одного из видных граждан этого городка; владелец проживал в Симоносеки и только по временам наезжал в Чофу.

Небольшой домик, типичной японской архитектуры, из легкого материала, жердочек и фанеры, по времени года вполне отвечал своему назначению. Специально для нас он был снабжен внутри европейской мебелью, то есть высокими столами и стульями вместо низеньких столов, за которыми сидят обыкновенно на полу. Полы были покрыты циновкой очень тонкого плетенья, и это обязало нас снимать нашу обувь в прихожей и ходить дома не иначе как в мягких туфлях или просто в носках, в противном случае мы изодрали бы ее в два дня. Под ножки столов и стульев были подбиты дощечки тоже с целью предохранить циновку от порчи. Кроватей, конечно, не было, и спать приходилось прямо наполу. Хотя под циновкой и был проложен слой соломы, но на первых порах, пока не привыкли к жесткому ложу, бока по утрам порядочно побаливали. Окна почти во всю стену вместо стекол были заклеены промасленной бумагой, настолько прочной, что она выдерживала довольно сильные дожди. Свету было достаточно, к тому же днем окна постоянно были раздвинуты. На стенах висели произведения японских живописцев. Тут, между прочим, я понял особенность японских пейзажей, вернее, японской перспективы, когда при взгляде на картину вам кажется, что задний план падает на вас. Впечатление это исчезает, когда вы смотрите на картину по-японски, снизу, то есть сидя на полу. Кухня, состоящая из глинобитного очага, самого примитивного устройства, приспособленного для топки хворостом и древесным углем, находилась в пристройке с тонкими щелистыми стенками. Прочие удобства были тоже самого примитивного свойства, но все было чисто и опрятно.

Приехали мы в Чофу в солнечный, теплый день, как раз когда там происходило празднество вишневого цветка. Деревья в садах были сплошь покрыты, как снегом, розовато-белыми цветами. Зелени почти не было видно, веточки с бумажными цветами, очень похожими на настоящие, обильно украшали все дома. Весь город имел нарядный, праздничный вид, и по узким улицам степенно прогуливался народ, постукивая деревянными котурнами по плотно убитому полотну дороги. Кстати, упомяну здесь о том, что японский народ, в главной массе своей, вовсе не знает нашей обуви. Японская обувь состоит из обыкновенных носков с отдельным большим пальцем. Эту обувь они носят дома, при выходе же из дома надевают деревянные сандалии на двух поперечных подставках около вершка высотой, благодаря чему нога вполне предохраняется даже от довольно глубокой грязи, которая в японских городах вещь довольно редкая. Сандалия удерживается на ноге завязками, из которых одна проходит между большим и вторым пальцев ноги. Вследствие этого большой палец ноги японца всегда отстает от второго, и по этому признаку всегда можно распознать сына страны восходящего солнца. Помню, как во время Русско-японской войны немало японских шпионов, весьма похожих по внешнему облику на китайцев и даже отрастивших себе косы, заплатили жизнью за эту физическую особенность. Трудно себе представить, как справляются японцы с этим неуклюжим приспособлением, карабкаясь по своим крутым сопкам, поросшим сосной и можжевельником, но во время прогулок своих в окрестностях Чофу в сопровождении двух молодых японцев, воспитанников местного лицея, к которым ниже еще вернусь, я убедился, что на привычных и умелых ногах эти сандалии лучше исполняют свою службу, чем наша обувь: там, где наши ноги скользили, и мы, не находя точки опоры, должны были ползти на четвереньках, японцы бегали, как по гладкому месту. Я говорю не только про себя: были среди нас и молодые люди.

На второй или третий день нашего прибытия в Чофу мы получили приглашение присутствовать на спортивном состязании воспитанников местного лицея. В Японии физическому развитию молодежи придается особое значение; фехтование, гимнастика, борьба – предметы обязательные во всех школах и для всех, а так как посещение школ в Японии тоже обязательно, то вся молодежь проходит курс физического воспитания. Не знаю, насколько рациональны методы этого воспитания, но, во всяком случае, результаты отличные: японцы в общей массе малорослый народ, но крепкого сложения и с прекрасно развитой мускулатурой.

Приглашение мы получили через нашего домохозяина, который, как оказалось, состоял председателем местного спортивного кружка. В городском саду была устроена арена, и перед нею поставлен ряд стульев для местных властей, жюри и почетных гостей, к числу которых относился британский консул в Симоносеки – мистер Хольмс, с женой, проживающей на даче в Чофу, и мы.

Полицмейстер Чофу любезно принял на себя заботу объяснять нам программу конкурса, в чем, кстати сказать, особой надобности не было. Состязание было довольно-таки монотонно. Сначала все ученики попарно фехтовали на японский манер двуручными мечами, связанными из нескольких камышовых тростинок. Голова была защищена бамбуковой маской, из бамбуковых же пластинок были сделаны и нагрудники. Противники усердно награждали друг друга ударами камышовых мечей и, так как несколько пар фехтовали одновременно, то получилась сплошная трескотня, вроде гигантского ксилофона.

Затем следовала борьба. Я думал увидеть здесь приемы известного японского джиу-джитсу, но ничего подобного не было: мальчики просто клали друг другу руки на плечи и в таком положении некоторое время топтались на месте, пока один из них не опрокидывался внезапно навзничь, увлекая в своем падении противника и в то же время подставляя ему ногу в живот, дабы перекинуть его через себя. Если последний падал при этом на лопатки, то признавался побежденным, если же ему удавалось удержаться на ногах, то побежденным оказывался первый.

Добрых три часа продолжалось это удовольствие, но мы не могли покинуть его до окончания программы, не нарушив японского этикета: на любезность надо было отвечать тем же. После окончания зрелища наш домохозяин проводил нас домой, чтобы осведомиться, не нужно ли нам что-нибудь и вполне ли мы довольны своим помещением.

Подобно всем жителям Чофу, где вообще не было видно европейской одежды, он был облачен в японское кимоно, что при его высоком даже и не для японца росте, около восьми вершков [163], и крепком сухощавом сложении придавало ему вид скорее древнего римлянина в тоге, чем обезьянообразного азиата. Знал он несколько слов по-английски, и мы, с грехом пополам, занимали его разговором. Естественно, речь зашла о спортивных упражнениях и разного рода проявлениях и испытаниях силы. Обладая в молодости довольно порядочной силой, я предложил ему испробовать, кто из нас перегнет руку друг у друга, поставив их локтями на стол и охватив ладонью руку противника. Начали. Я стал постепенно нажимать на его руку и встретил сопротивление; усилил нажатие, но, к моему удивлению, вместо того, чтобы почувствовать, что противник сдает, вижу, что он не поддается; напряг все свои усилия – никакого успеха. Тогда я уже начал подумывать о том, как бы самому не сдать и сберечь свои силы для сопротивления, но он ограничился лишь защитой и не делал попыток к атаке. Просидев так некоторое время друг про тив друга, мы признали состязание закончившимся без результата. Для меня ясно было, что он сильнее меня, но, очевидно, вежливый японец удовлетворился внутренней победой и не хотел обнаруживать своего превосходства.