Владимир Соколов - Пришёл солдат с фронта

Второй инженер, с которым я познакомился, был Ратмир Абрамович Гамбург. Забавное совпадение: Берлин и Гамбург. Это был худой, болезненный человек моих лет. Он говорил слабым голосом. Позднее я узнал, что у него врождённый порок сердца. Ратмир Абрамович занимался разработкой телевизионной камеры на видиконе для передачи кинофильмов. Видикон — это электровакуумный прибор для преобразования изображения в электрический сигнал. Гамбург имел хорошую теоретическую подготовку и был педантичен в работе (в хорошем смысле). При разработке одного из блоков камеры, он использовал принципиально новое схемное решение. Результат получился блестящий. Блок работал гораздо лучше старых блоков того же назначения. При этом в нём было в два раза меньше деталей. Начальство было довольно и считало, что макет блока можно передать конструкторам для изготовления чертежей и начать выпуск блока на заводе. Но не тут-то было. Гамбург отказался пускать блок в производство, мотивируя это тем, что ему непонятно, почему он так работает. Характеристики блока по его расчётам должны быть другими. «Какая разница, почему, — говорили ему, — работает отлично, и слава богу». Гамбург стоял на своём: «Экспериментальные параметры должны соответствовать теоретическим. Только в этом случае можно быть уверенным в том, что при серийном производстве не будет неприятностей. Я не поставлю своей подписи, пока не разберусь, в чём дело». Он разобрался. Всё оказалось в порядке.

Мне нравился Ратмир. Это был милый интеллигентный человек, с которым интересно было разговаривать на любые темы. Мы подружились и встречались не только на работе. Ежегодно он с семьёй на всё лето снимал дачу в пригороде Ленинграда на станции Горская. Я ездил к нему на дачу, и мы проводили время за интересными беседами, сидя у дома или прогуливаясь по песчаным улицам посёлка. В его суждениях была какая-то особая, несвойственная его возрасту мудрость. Я прислушивался к ним и нередко менял свой взгляд на вещи. В его иронии, обычно мягкой и деликатной, всегда присутствовал оттенок грусти.

Третьим инженером был Роберт Евгеньевич Быков. Он, как и Гамбург, занимался камерами на видиконах. Это был хорошо образованный, умный инженер. Он был аспирантом и работал над диссертацией. Его исследования были безусловно полезны для группы. В этом отношении Быкова не в чем было упрекнуть. Но между ним и остальными инженерами была какая-то невидимая стена отчуждения. На уровне подсознания чувствовалось, что ему глубоко безразличны мы сами и наши дела. У него была одна цель: написать диссертацию, а всё остальное его не интересовало. Став кандидатом технических наук, он перешёл на работу в Ленинградский электротехнический институт, спустя некоторое время защитил докторскую диссертацию, стал профессором, заведующим кафедрой. Карьера состоялась. В этом, вроде бы, нет ничего предосудительного. Но… Я не хотел бы быть с ним в одном танковом экипаже.

Мой друг, Владимир Владимирович Арбузов, позднее со смехом рассказал мне забавную историю. В Лондоне была промышленная выставка. На ней была представлена и аппаратура ВНИИТ'а. В качестве гидов на выставку была направлена группа инженеров, в числе которых были Арбузов и Быков. Как-то раз, в свободное от работы время, они пошли побродить по Лондону. Возникла идея посетить какой-то музей, но они не знали, как найти его. Увидев стоящего на перекрёстке полицейского, Арбузов направился к нему, сказав Быкову, чтобы тот подождал его на тротуаре. Когда Арбузов вернулся, узнав, как проехать к музею, Быкова на месте не оказалось. С трудом Арбузов отыскал его — он прятался за углом одного из домов. На вопрос, зачем он это делал, Быков ответил: «Я не хотел, чтобы меня арестовали вместе с тобой». Увидев изумление Арбузова, он добавил: «Если бы тебя арестовали, я сообщил бы об этом в посольство». В этой истории весь Быков.

Пора рассказать и о моём начальнике, Симоне Борисовиче Гуревиче. Между собой мы называли его Сёмой. Это был полноватый брюнет с толстыми губами и приветливо улыбающимся лицом с румянцем на щеках. У него вместо одной ступни был протез, который поскрипывал при ходьбе. Это не мешало ему зимой ходить на обычных лыжах, а летом кататься на водных. Характер у него был мягкий, невозможно было представить его ругающим кого-то. А когда его обижали, он только краснел и посапывал носом. Он относился к категории начальников, про которых говорят: «сам живёт и людям жить даёт». При таком характере начальника, группа, казалось бы, должна была стать прибежищем лодырей. Однако почему-то получалось так, что никого не надо было «погонять». Все были сами заинтересованы в работе. Начальник знакомился с результатами и давал новые задания. Симон Борисович работал над монографией по телевизионным передающим трубкам и надеялся, что эта книга будет принята Высшей аттестационной комиссией в качестве его докторской диссертации.

Прежде чем дать мне задание, он поинтересовался, какая работа мне больше по душе. Я выразил желание заниматься научными исследованиями. На вопрос, могу ли я читать статьи в иностранных научных журналах и на каком языке, я ответил, что на двух языках: английском и немецком. Сёма был явно доволен и добавил, как бы шутя, что хорошо бы знать ещё и французский. Я сказал, что, если это необходимо, то месяца через два-три я буду читать и французские журналы.

Мне было предложено заняться исследованием шумовых характеристик предварительных усилителей телевизионных камер и разработкой схем, обеспечивающих высокое качество сигнала на выходе камеры. Шумами в телевидении называют хаотически мелькающие на экране мелкие точки, которые портят изображение. На помощь мне были даны два техника: Света Курочкина и Тамара Войтес. Под моим руководством они подготавливали аппаратуру, необходимую для проведения экспериментов по изучению влияния шумов на субъективное восприятие качества телевизионного изображения. Одним словом, работа закипела. Моими заочными конкурентами были американские, немецкие и французские учёные, занимавшиеся теми же проблемами. Кстати, я выполнил своё обещание, данное Симону Борисовичу, и читал статьи во французских научных журналах.

Получив первые интересные результаты, я показал их Гуревичу. Он одобрил их и сказал: «Я думаю, из этого материала у нас может получиться хорошая статья. Попробуйте написать её». Я попробовал и показал написанное Сёме. Статья ему понравилась. Он внёс в неё несколько поправок и сказал, что сам сдаст рукопись в машинописное бюро.

Когда текст был отпечатан, я увидел над заголовком статьи фамилии её авторов: к.т. н. С.Б.Гуревич и инженер В.И.Соколов. Я был полон радости. У меня никогда и в мыслях не было, что результаты моей работы могут быть предметом статьи в научном журнале. Что же касается соавторства С.Б.Гуревича, то, во-первых, так было принято, а во-вторых, если бы не он, мне бы и в голову не пришло написать статью. Есть ещё и третье: чтобы статья была опубликована, надо было получить рецензию. Рецензентами были «маститые» учёные, которые неохотно давали положительные рецензии неизвестным авторам. И, наконец, четвёртое: Сёме для защиты диссертации нужен был солидный перечень опубликованных трудов.