Владимир Соколов - Пришёл солдат с фронта

Пока я работал у Сёмы, все мои статьи шли под двумя фамилиями, и я на него за это не в обиде. «Ну, что ж, — сказал Симон Борисович, — поедемте сдавать статью в редакцию». Редакция журнала «Вопросы радиоэлектроники» находилась на территории ВНИИТ'а, но на другой «площадке», на Политехнической улице.

В редакции Симон Борисович, почему-то покраснев, представил меня полной брюнетке с серыми умными глазами, украшавшими её лицо: «Наш новый сотрудник Владимир Иванович Соколов. Мы с ним написали статью. Он будет работать с вами над её редактированием». Брюнетка с красивыми глазами была Зоя Иосифовна Левит, старший редактор журнала. Бросив на меня изучающий взгляд, она сказала: «Ну, что ж, приступим. А вы, Симон Борисович, коль скоро дело поручено Владимиру Ивановичу, можете быть свободны. До свидания». Покраснев ещё раз. Сёма удалился.

Зоя Иосифовна молча читала статью, изредка задавая мне вопросы или предлагая внести изменения в текст. Я либо соглашался с её предложениями, либо объяснял ей, почему я выразился именно так, а не иначе, тогда соглашалась со мной она. Возникали и дискуссии по некоторым местам текста, именно дискуссии, а не спор. Цель спора — доказать свою правоту.

Цель дискуссии, то есть обсуждения — найти истину. В дискуссиях побеждает логика, а не упрямство. Уже во время работы мне стало ясно, что Зоя Иосифовна обладает тонким чувством языка и хорошо развитым логическим мышлением. После завершения работы она сказала: «Работать с вами — просто удовольствие, не то, что с некоторыми другими авторами, например, извините, с вашим начальником».

Эта встреча положила начало нашего взаимного уважения, а затем и многолетнего общения. Она прекрасно знала русскую литературу, особенно Пушкина и его эпоху. Беседовать с ней на любую тему было интересно и легко. Мы могли часами разговаривать по телефону.

Зою Иосифовну боялись и ненавидели многие не очень грамотные авторы, большинство которых, между прочим, были кандидатами и докторами технических наук. Не испытывая никакого трепета перед чинами и званиями, она заставляла таких авторов многократно переделывать текст. Не отказывала она себе и в удовольствии поиздеваться над ними, соблюдая при этом формальную корректность. Особенно доставалось тем авторам, которые, ещё не зная, кто такая Зоя Иосифовна, осмеливались сказать ей: «Вы ничего не понимаете в технике, а учите меня, как писать статьи». Умные авторы охотно прислушивались к её советам. Статьи, отредактированные Зоей Иосифовной, отличались хорошим литературным языком и ясным изложением мыслей.

Редакторское кредо Зои Иосифовны состояло в том, чтобы ей, которая действительно не разбиралась в технике, была понятна логическая схема рассуждений автора статьи, подобно знаменитой «глокой куздре» академика Щербы. Филолог Щерба придумал фразу, в которой нет ни одного понятного слова, но, тем не менее, логически всё ясно. Фраза эта такая: «Глокая куздра штеко быдланула бокра и курдячит бокрёнка». О ком идёт речь? — о куздре. А какая она? — глокая. Что она сделала? — быдланула. Кого? — бокра. А как она его быдланула? — штеко. Что она делает теперь? — курдячит. Кого? — бокрёнка. А кто такой бокрёнок? — маленький бокр, возможно, сын бокра.

Из здания бывшего Училища правоведения на Фонтанке наш отдел вскоре переехал на основную территорию ВНИИТ'а, расположенную вблизи площади Мужества. Там за одним забором находились здания для научных лабораторий, опытный завод и испытательный корпус. На этой территории протекли почти тридцать лет моей жизни.

Я с удовольствием занимался научно-исследовательской работой. За первой статьёй последовали другие. Постепенно мы достигли такого уровня, что могли оспаривать результаты работ наших зарубежных коллег и конкурентов. Я горжусь тем, что мне удалось опровергнуть разрекламированное американцами на весь мир преимущество применения каскадных схем в первом каскаде предварительных усилителей.

Мне не раз приходилось делать доклады на конференциях в Москве. Сперва я очень волновался: в зале сидели известные учёные, по учебникам которых я совсем недавно учился. Потом мне в голову пришла простая мысль: ведь в той области исследований, которой я занимаюсь, никто не знает больше меня. Не потому, что я самый умный, а потому, что я этим занимаюсь. Здесь я — учитель, а они — ученики. И страх прошёл.

Вообще, сознание того, что в какой-то, пусть даже относительно узкой, научной сфере, ты находишься на вершине знаний, — одно из самых радостных, самых сильных ощущений, по крайней мере, для меня и мне подобных. То же относится, кстати, и к умению делать что-нибудь лучше других (разумеется, полезное для людей). Лучше всего, если это ощущение радости успеха, возникает от стремления человека к самоуважению, а не от честолюбия. Честолюбие иногда толкает человека к достижению цели любой ценой, в том числе и дурными средствами. Самоуважение не требует обязательного признания извне, хотя, конечно, лучше всего, когда есть и то и другое.

Работа в лаборатории чередовалась с командировками на телецентры. В 1958 году производилась реконструкция телецентра на Шаболовке в Москве. Устаревшее оборудование заменялось новым. Я был назначен руководителем группы инженеров, техников и рабочих-монтажников, которая занималась установкой и настройкой новых студийных камер и камерных каналов, изготовленных на нашем опытном заводе. Командировка в Москву мне понравилась.

Во-первых, до сих пор я имел дело только с камерами, и было интересно приобрести опыт работы с полным комплексом аппаратуры. Кстати, этот опыт мог пригодиться и при проектировании камер.

Во-вторых, командировка давала мне возможность как следует познакомиться с технологией телевизионного вещания, то есть с работой режиссёров, операторов и других участников создания телевизионных программ. Ведь именно для них мы делали аппаратуру. Поэтому хорошее знание технологии вещания было просто необходимо разработчику камер.

А в-третьих, я жил во время командировки не в гостинице, а в семье моей единокровной сестры Нади. Термин «единокровная» я раскопал в Интернете. Он означает, что Надя была дочерью моего отца от первого брака. Общение с Надей и её семьёй, которое стало возможным благодаря командировке, было радостным событием для обеих сторон.

У Нади была большая квартира на Фрунзенской набережной. Семья состояла из Нади, её дочери Иры и сына Васи. У Иры был муж Леонид Лесневский, но я его почти не видел. Он интенсивно работал и писал диссертацию. Муж Нади, Сергей Макарычев, жил с другой женой и лишь изредка навещал первую семью.

Вечера мы проводили обычно вчетвером: Надя, Ира, Вася и я. Удивительно, но нам всегда было интересно вместе. Темы для разговоров были неисчерпаемы. А ведь командировка длилась почти полгода с короткими перерывами. По законам бухгалтерии мы должны были каждый месяц возвращаться в Ленинград и оформлять командировку заново.