Владимир Соколов - Я ничего не придумал

В Восточно-Прусской операции также примут участие войска 2-го Белорусского фронта (маршал К. К. Рокоссовский) и 1-го Прибалтийского (генерал армии И. Х. Баграмян)

Наш полк должен обеспечивать прорыв обороны противника в районе Инстербурга в направлении: фольварк Амалиенау, Йенткунткампен, Кальбассен. В прорыв должен войти Тацинский танковый корпус и развить наступление в направлении Велау.

Нам рассказали, что атаке танков будет предшествовать мощная артподготовка, которая должна в значительной мере ослабить сопротивление противника. По первой линии его обороны будет нанесён артиллерийско-миномётный удар такой плотности, что на каждый квадратный метр обороны противника придётся в среднем десять снарядов. Начало артподготовки в 6.00. В 7.00 огонь будет перенесён вглубь обороны немцев, и танки по радиосигналу, продублированному двумя зелёными и одной красной ракетами, пойдут в атаку.

Выход на исходные позиции в 4.00 тринадцатого января 1945 года. Для скрытности выдвижения танков будет обеспечена шумовая маскировка с помощью полка ночных бомбардировщиков, которые будут обрабатывать передний край противника с 3.00. «А сейчас ужинать и спать. Завтрак — на исходных позициях во время артподготовки. Всё. Можно разойтись», — так закончил своё выступление командир полка.

Действительно — всё. Шутки в сторону, завтра начинается война.

Сидим после ужина в землянке. Спать не хочется. Никто не говорит о завтрашнем дне, но все об этом думают. Обстановка располагает к откровенности, потому что людям с общей и притом опасной судьбой хочется иметь рядом близких людей, с которыми можно поделиться воспоминаниями, мечтами.

Разговоры идут преимущественно о далёком довоенном прошлом. Оно в рассказах всегда окрашено в розоватые тона. Рассказывают о своих девушках. В этих рассказах нет и намёка на пошлость, но присутствует, как мне кажется, определённая доля фантазии. Показывают фотографии, если таковые имеются.

Многие из наших ребят получали письма только из родительского дома, а им хотелось получать их от любимой девушки, которой они не успели обзавестись до войны. И вот возник способ завязывать знакомства и переписку с помощью газет и журналов. Предположим, в журнале помещена фотография студентки института, сдавшей кровь для раненого бойца, или портрет медсестры из госпиталя, или знатной доярки. Если даже в журнале отсутствуют адресные данные об этих девушках, можно послать письмо в редакцию, и этого будет, как правило, достаточно, чтобы установить переписку. Молодой человек на фронте готов поверить даже в выдуманную любовь — настолько важно для него знать, что где-то в тылу живёт девушка, которая его любит и ждёт. Многие девушки интуитивно понимали это и поддерживали веру в любовь письмами. Впрочем, может быть, некоторые из них втайне надеялись на то, что это окажется настоящим чувством. В любом случае — огромное им спасибо за чуткость.

Я смотрю на ребят, сидящих со мной в землянке. Вот неунывающий весельчак Тимоха Серёгин, командир орудия, тот самый, который наказывал «нехорошего» лейтенанта. Это один из моих ближайших друзей. Он родом из Тулы. Незаменим в развлекательных мероприятиях. Очень любит разыгрывать офицеров — разумеется, «чужих», а не своих. Работает «под дурачка» или бравого солдата Швейка. Обращается, скажем, к старшему лейтенанту, у которого на погонах три маленькие звездочки, в отличие от полковника, у которого звёздочки большие, и говорит: «Товарищ полковник, разрешите обратиться!». Офицер вынужден, глупо улыбаясь, оправдываться, что он, дескать, не полковник, а только старший лейтенант. «Виноват, вы очень похожи на полковника», — говорит Серёгин.

Вот его заряжающий Гоша Кабаков — длинный, угловатый, застенчивый парень, совсем молодой, напоминающий щенка. Он никогда не вмешивается в разговоры «взрослых», предпочитая слушать, причём с большим интересом. Он услужлив, но без всякой угодливости. Просто от доброты.

Вот старший лейтенант Малахов, которого назначили командиром танка после «нехорошего» лейтенанта. Это опытный танкист и хороший товарищ. По жизненному опыту — совсем взрослый человек. Он рано потерял родителей, и на его попечении оказалась младшая сестрёнка. Брат заменил ей родителей, заботился о её здоровье и воспитании. В последнее время Малахов что-то загрустил. Как-то раз вечером мы сидели с ним вдвоём, и он вдруг говорит: «Знаешь, Володя, я чувствую, что в ближайшем бою меня убьют». Я стал его убеждать, что предчувствия — это ерунда, суеверие. В ответ на мои аргументы он только грустно улыбнулся, и мне вдруг почему-то показалось, что так и будет, что он прав. О своих товарищах я мог бы рассказывать без конца.

Глядя на ребят, я подумал, что завтра кого-то из них уже не будет в живых. Как страшно сознавать это. Сердце моё сжалось от боли. Без всякого ложного пафоса могу сказать: я любил этих людей. Думаю, что и у других были подобные мысли и чувства.

Я убеждён, что на войне люди становятся лучше (по крайней мере, в танковых войсках). Такими их делает равенство перед лицом смерти. Им нечего терять, кроме жизни, а возможность сохранить её зависит в равной мере от каждого члена экипажа. Всё мелкое, недостойное, что так часто разделяет людей в мирное время, исчезает на войне. Война влияет и на будущее ребят: каждый из них критически переосмысливает сейчас свою прежнюю жизнь и думает о том, каким он будет, если останется в живых.

Мне могут возразить: но ведь на войне бывают предатели, которые ради спасения своей шкуры готовы погубить товарища. Да, бывают, но не о них речь. Война не порождает подлецов, она просто снимает с людей маски.

«Ну, ладно ребята, — сказал кто-то, — надо ложиться спать, завтра рано вставать».

В соответствии с приказом в 4.00 полк начал движение на исходные позиции и занял их еще до начала артподготовки.

Мой начальник, старший лейтенант Мысютин, передал мне приказ командира полка: при повреждении танка во время боя мотористы- регулировщики должны оказывать непосредственную помощь экипажу в восстановлении его боеспособности. При попытке противника захватить повреждённый танк — принимать участие в его обороне.

Я присоединился к экипажу старшего лейтенанта Малахова, и мы стали ждать начала артподготовки, чтобы пойти за завтраком, который нам обещали подвезти.

Окопы, в которых укрывалась наша пехота, находились впереди нас, метрах в ста. В системе окопов были предусмотрены проходы для наших танков. Дальше было поле — так называемая нейтральная полоса, за ней, на расстоянии метров восьмисот, — тщательно замаскированная первая линия вражеской обороны, т.е. окопы, доты, артиллерийские позиции и прочие оборонительные сооружения. Вдали на холме был виден фольварк. Там была вторая линия обороны немцев.