Владимир Соколов - Я ничего не придумал

Противник перехитрил нас. Он сумел предугадать место нашей атаки и устроил засаду из «Фердинандов».

Уцелевшие танки вынуждены были отойти, прорыв обороны немцев не состоялся. Это были первые наши серьёзные потери в людях и технике.

Одному из наших танков во время боя удалось пересечь ручей, но на другой стороне ручья он подорвался на противотанковой мине. Мина порвала гусеницу. Танкистам повезло: подорванный танк оказался благодаря рельефу местности вне зоны обстрела «Фердинандов». Командир танка сообщил по рации о создавшейся обстановке.

Мне было приказано, когда стемнеет, добраться до танка, и попытаться вместе с экипажем починить гусеницу. Перекинув через плечо автомат, я направился к месту боя.

Жутковатая картина предстала передо мной. Сполохи пламени — это догорали резиновые бандажи опорных катков сгоревшей самоходки, высвечивали в темноте силуэты сгоревших «иэсок». Вот танк младшего лейтенанта Заливного — я узнал его по номеру на башне. Командиру удалось выскочить из танка, загоревшегося от попадания снаряда, и спастись. Остальные трое ребят сгорели. После загорания танка, в нем обычно начинают рваться боеприпасы. Бывают случаи, когда от взрыва боеприпасов с танка срывается башня. Температура внутри танка достигает такой величины, что плавятся алюминиевые детали.

Я без труда отыскал за ручьём уцелевший танк. Ребята обрадовались моему приходу — тоскливо сидеть одним среди горелых танков.

Тут я должен пояснить, что танкистам запрещалось оставлять на поле боя повреждённый танк, если он может быть отремонтирован. Практически это означало, что бросить можно было только сгоревший танк. Нарушение этого правила приравнивалось к дезертирству с поля боя.

Ребята рассказали мне, что впереди нас находится небольшое боевое охранение — около взвода автоматчиков, а дальше — немцы.

Мы осмотрели гусеницу. Ее можно было сравнительно легко восстановить, но нельзя было зажигать свет, который привлёк бы внимание немцев. Они и так периодически постреливали из минометов по месту дневного боя. Было решено отложить ремонт до рассвета.

Мы сидели в танке и разговаривали о событиях прошедшего дня. Мне надоело сидеть в машине, и я сказал, что хочу прогуляться и посмотреть на подбитые танки. Несмотря на уговоры экипажа отказаться от этой затеи, я всё же выбрался наружу и направился к ближайшему танку. В этот момент сзади раздался взрыв мины, и что-то больно ударило меня по правой ягодице. Я мигом оказался снова в нашем танке. «Ну, вот, я тебе говорил!», — укоризненно сказал командир. Осмотрели рану. Осколок попал в мягкие ткани той части тела, куда делают внутримышечные инъекции, и там застрял. Было больно, но терпимо.

Дальше произошло следующее. Впереди, со стороны немцев, послышались крики, автоматная стрельба. К нам подбежали возбуждённые автоматчики из боевого охранения и сказали, что немецкая пехота движется в нашу сторону. Теперь впереди нас были только немцы. Защищать неподвижный танк, сидя внутри него, невозможно. Пространство рядом с танком не простреливается его вооружением. Можно, например, подойти вплотную к танку, облить моторное отделение бензином и поджечь. Поэтому, в соответствии с инструкцией для таких случаев, мы вынули башенный пулемёт из шаровой установки и закрепили его на сошках. Захватив с собой пулемёт, автоматы и гранаты, мы залегли под танком и приготовились к отражению немецкой атаки. Командир танка связался по рации с командиром полка и доложил обстановку.

Тем временем немцы приблизились настолько, что можно было слышать крики команд и автоматные очереди. Командир полка попросил уточнить наши координаты и сказал, что по площади впереди нас «катюши» дадут залп тяжёлыми реактивными снарядами М-31 (число 31 означает, что диаметр снаряда равен 310 мм). «Катюшами» тогда назывались ракетные установки залпового огня. Мы замерли в ожидании.

Это парадоксально, но можно иногда восхищаться страшным. Позади нас в темноте зимней ночи начали один за другим вычерчиваться огненные хвосты стартующих ракет, сопровождаемые характерными противными звуками. Через несколько секунд послышался разноголосый вой летящих ракетных снарядов. Мало того, что они выли на разные голоса, но по мере приближения изменялся тон воя — сначала он был высокий, а потом понижался. Впереди нас возникла огненная стена разрывов с разлетающимися яркими брызгами. Мы распластались под танком, стараясь вдавиться в землю, которая буквально подпрыгивала под нами. Когда залп отгремел, наступила тишина. Немцев больше не было слышно. А наутро выяснилось, что немцы ночью покинули свои позиции. Наша пехота продвинулась вперёд, и мы оказались в тылу.

Я пошёл к нашему фельдшеру. Он осмотрел рану, обработал её и сказал, что мне надо ехать в армейский медсанбат, где мне удалят осколок. Я не хотел покидать свой полк и отказался от медсанбата. Если рана разболится, то можно будет и согласиться на операцию.

Война приняла маневренный характер. Нас перебрасывали на разные участки фронта. Тактические решения часто приходилось принимать по ходу боя, в соответствии с непрерывно меняющейся обстановкой. Нередко неприятель оказывал ожесточённое сопротивление, и танки вынуждены были прекращать продвижение вперёд, укрываясь в низинке или за каким-нибудь строением. Танкистов такие бои изматывали физически и морально, особенно если они видели, как гибли их товарищи в горящих танках.

Командир полка с командного пункта не мог в полной мере оценить обстановку и принять оптимальное тактическое решение. Ему оставалось только кричать по радиосвязи: «Что вы там застряли, почему не двигаетесь вперёд?», добавляя при этом крепкие слова. И вот тут совершенно необычно и достойно проявил себя заместитель командира полка по строевой части подполковник Клюев. Он был штабной работник и не обязан был непосредственно участвовать в боевых действиях. Однако, когда возникала ситуация, подобная описанной, подполковник пешком, в сопровождении своего ординарца, пробирался к танкам и, постучав по броне, спрашивал: «Ну, как дела, ребятки, что тут у вас?» Этот обыденный спокойный тон, как будто всё происходит не на поле боя, а в учебном классе, сразу изменял настроение танкистов. Исчезала закрадывающаяся в сердце тревога и неуверенность, и даже становилось немного стыдно за свою «слабость». Подполковник разбирался в сложившейся обстановке и помогал танкистам выбрать правильное тактическое решение. Польза от его участия в управлении боем не вызывала сомнений. Но особенно поражало всех его мужество и чувство долга. Чтобы во время боя рядом с танками появился командир в чине подполковника — это было настолько необычным, что вызывало всеобщее восхищение.