Егор Парфенов - Мой Совет

Поэтому я стал двигать Лекторий в сторону целой экосистемы. В сторону матрешки, в сторону конфедеративной структуры. Появился «Риторий» — дискуссионный клуб, на базе которого проводились дебаты. Он имел своих идейных вдохновителей, с которыми я работал как с партнерами. Такая неиерархическая, а горизонтальная структура была настоящей альтернативой палочному Совету. Совету, где есть председатель и все остальные. Моя же должность в лектории была — консультант. Формально я был никем. Главой была чирлидерша. Но это не мешало мне созидать.

Я наконец-то начал делать то, о чем мечтал, сидя на коряге. Я начал созидать. С нуля строить комьюнити. Строить идею и площадку. Было очень трудно. Взять хотя бы инерцию со стороны ребят, все еще спрашивающих: «Егор, ты же ушел из Совета, почему же ты продолжаешь всем этим заниматься?». В их головки не укладывалось, что можно по-другому. Что можно делать что-то, не прося резолюции начальства.

Я ощущал себя на своем месте. И ничего не сравниться с этим.

— Хватит втирать мне про свою грибницу! Ты понимаешь, что это нечестно? Мне надоело, пойми! — чуть ли не объедаясь слезами, говорила она. Ты понимаешь, вообще, сколько сил я отдала этому?

— Понимаю. Собрать восемнадцать выпускников вместе — это подвиг! — я попытался утешить ее, новую заместительницу З. Мы переманили ее, и она стала мостиком между нами и Советом, помогая в тяжелой борьбе. До этого дня.

Горела она одним — круглый стол организовать между теми, кто учился и кто сейчас учится в нашей школе. Этакую беседу старших и умудрённых с нами. Многих отыскала, многих созвала. Были и из ВШЭ, были и из МГУ, кажется… Дистанционно, конечно. Одного не было — зрителей. На эту грандиозную «лекцию» пришло человек шесть. Шесть!

Она постеснялась включить камеру. Постеснялась показывать аудиторию выпускникам. Потому, что показывать было нечего. Это было предательство, конечно. Ну, в ее картине мира. Она вложила душу в этот ивент, но никому не было до него дела.

Тщеславие. Очень распространенная вещь в творчестве. Она тоже была тщеславной, но талантливой. Я таких знаю.

Нельзя не согласиться, что наши мероприятия были крутыми. Были свежими, что ли… «Умение держаться на публике», что преподавала приглашенный специалист с мировой аккредитацией. «Самоопределение и поступление», прочитанное приглашенным психологом. «Городской криминал», описанный нынешней студенткой юрфака МГУ. И многое, многое другое.

Несмотря на это, приходило мало. Думаю, что по нескольким причинам:

— Малая вместимость среды. В школе училось всего четыреста пятьдесят человек. У которых каждый день спецкурсы и факультативы. А у кого-то, конечно, пьянки. Мы конкурировали с водкой. И проиграли.

— Можно работать и с четырьмя сотнями, если они подготовлены. Если у них есть культура. Я не имею в виду знание фламандской живописи или поэзии серебряного века. Нет! Достаточно привычки самообразовываться. Достаточно привычки ходить на такие мероприятия. Культура — не деньги. Ее нельзя выиграть в лотерею. Ее нужно наносить на себя терпеливо, как серебряную амальгаму на поверхность зеркала. У меня была только пара месяцев. Всех не посеребришь…

— Изоляция. Мы были как семя, брошенное в дурную, враждебную почву. Без союзников, но с врагами. Поддержки от Совета не было, мы ему оппозиционны. От администрации — тоже. Да я бы и не взял. Мы противопоставляли себя и ей. Надеяться можно было только на людей. На публику. Но это тоже оказалось ошибкой. Дело в том, что в любой группе, инициативных лишь десять процентов. И в нашем случае, практически все они были ангажированы Советом. Опять же, вместимость среды. Мы быстро стали работать «для себя», потому что вербовка каждого сочувствующего Совету стояла очень дорого. Да и шла она не очень успешно, ведь мой персональный антирейтинг мешал Лекторию лететь. Я отбрасывал тень на целый проект, потому что он ассоциировался со мной. Люди ставили знак равенства между Лекторием и Парфеновым. Хоть я и предугадал это, принятых мною мер было недостаточно.

Из-за затяжного периода становления и раскачки, моя команда начала разваливаться. Я сколотил ее, надеясь на шторм, но попал в мертвый штиль. Он то ее и задушил. Обескровил. Бойтесь штиля, капитаны.

У товарищей моих не было топлива идти дальше, так как не было достаточного количества фитбэка. Не было отдачи. Что сделал я, потеряв надежду их мотивировать? Стал тащить все на себе. И надорвался. Выходит, я снова наступил на те же грабли: команда.

Моя команда не была горизонтальной, она не была командой лидеров. Она была командой исполнителей, сосущих мою энергию. Исполнителей, которых я был вынужден, после каждого использования, заряжать. Как паршивый вибратор.

Я не энерджайзер. Такие есть, не спорю. Но не в моей природе это. Не в моей.

Вопрос горизонтальных команд лидерского типа огромен. Но еще больше — вопрос, связанный с тем, как их создавать. Лекторий должен был стать такой командой, более эффективной, чем иерархичный Совет. Но не стал. И я сделал кое-какие выводы. Нелепо обширные, чтобы царапать их на бумаге. Давайте может, в следующей книжке. Хорошо?

Я еще долгое время протянул эту лямку, пытаясь пихать в бочину тех, кто должен был мне помогать. А они лежали спокойно, обмякшие. И сопели, на небесах. А я тащил. И тащил. Дотащил до спортивных дебатов, до курсов по живописи, до колумнистов из Чехии и Германии… А потом надоело. Остановился, но не смог расправить плечи. Треснул атлант мой, первый шейный…

Горько тут, под гнетом оплёванных амбиций.

Ни-ко-му и ни-че-го в этой жизни не надо.

Нет лучше города для оплёванных. Все тут такие, и счастливы. Город пяти миллионов Пьеро.

Павлуш, голова не болит? Да прошла уж за двести лет, наверное… — хриплый крик пронзил мои ленивые мысли. «Вира!» — вопил золоторотый рабочий, сидящий на дереве. Я оторвался от нежно-розового фасада Михайловского замка и переключился на узбека. Он стриг вековые ветви, чижом порхая по расцветающим кронам.

Я огляделся и обнаружил, что он не одинок. Еще пятеро чижей-узбеков щебетали на родном языке, каждый на своем дереве. Говорили о стрижке, видимо. Видел бы Пашка.

Чуть дальше узбеков (или не совсем узбеков), вдоль этнографического музея растянулась рота телепузиков в бирюзовых пуховичках. «Детеныши, на школьную экскурсию» — подумал я. А куда же еще? Каникулы, Петроград. Я, вот, тоже приехал. Все сюда приезжают, на каникулы.

«Много, небось, имеет город в это время» — промелькнуло у меня в голове. Каждой твари по паре, и каждая в Питере! Ходят они по кладбищу, не задумываются. Ахают, что крестики красивые, как в Европе. Цветочки свежие, конфетки вкусные. Сладкие. А стопочка беленькая, и тоже сладкая. Не разбавляют, чтут память. Только тут и не разбавляют. Некрополь это, Петроград ваш.