Анатолий Мосин - Книга памяти: Екатеринбург репрессированный 1917 — сер. 1980-х гг. Т.2

Но была, конечно, у нее и собственная, ни с кем не делимая боль. Пауль.

Нижний Тагил

Вернемся к нему, Паулю Эмильевичу. Или Павлу Емельяновичу, как называли его в деревне под Тагилом. В лагере на лесоповале он познакомился с умирающим немцем. Вспомним: выполняя предсмертную просьбу друга, разыскал его жену и сына. Ее звали Надежда. Она была несчастна и красива. А рядом с ней — маленькое беззащитное существо, может быть, еще не вписанное Паулем в систему его ценностей, но бесконечно притягательное для сурового, испытанного на излом тридцатитрехлетнего человека… Кроме того, у него были основания думать, что Белочка потеряна им навсегда. А ей оставалось до выхода на свободу долгих восемь лет.

Ну, а дальше судьба распоряжалась ими по-своему. С началом войны Пауль вместе со многими товарищами по несчастью оказался в Нижнем Тагиле за колючей проволокой. Надя поддерживала его письмами и посылками.

И еще одно утешение: он оказался в далеко не худшей компании. Б. Раушенбах, будущий академик, специалист по космическим полетам. О. Бадер, профессор-палеонтолог. А. Стромберг, будущий профессор-физик. Они жили материально скудно, но духовно и интеллектуально — насыщенно до предела. Многие научные, технологические задачи решали в ночных бдениях. И читали стихи.

Снова те же мотивы: любовь, борьба, познание. Только адресованы они теперь другой женщине. Она не была ни борцом, ни ученым, но помогла ему оставаться самим собой. Она была душой дома и матерью его детей.

Когда Паулю разрешили жить вне зоны, она тут же покинула Свердловск и переехала к мужу в Тагил: на «декабристок» ему всегда везло.

Когда Доре написали в лагерь о том, что Пауль жив и что у него другая семья, она ответила, что скорее апельсины вырастут в Антарктиде… Но потом, уже в Суксун, подруга привезла весть из Свердловска. Как было не поверить…

Но поверила она только тогда, когда приехала в Нижний Тагил, пришла к Паулю. Пыталась уйти из жизни. Ее спасли. Много лет пройдет, пока она сможет сказать: «Глупо думать о вещах, которые в конце концов не зависели от моей воли и влияния».

И потекли их реки в противоположные стороны. Пауль жил с семьей на Урале, строил, изобретал, преподавал. Дора, добившись реабилитации, уехала в Германию, окончила университет (в молодости она не смогла этого сделать, потому что эмигрировала), защитила докторскую диссертацию.

Доктор Дора — так ее называли.

Урал — Европа

Снова и снова приезжала она на Урал, к людям, которые поддержали ее в трудную минуту. Сворачивала с «разрешенных» маршрутов, чтобы оказаться в Суксуне, Ключах, Кунгуре. Да и друзья ее не стелились перед «органами». Сергей Николаевич Манохин заводил автомобиль и привозил гостью в свой дом. Суксунцы супруги Злобины отводили ей для отдыха самую светлую горницу.

«Советским друзьям, семье Сильберман — Мочалиным» посвятила она свою книгу. И посвящение это не от руки написано, а напечатано на всем тираже. Лагерную подругу, «милую, мудрую Эммочку», она всегда считала самым близким человеком.

Она и сама, Дора Ангрес, удивительная женщина и тонко чувствующий человек. Две ее спутницы-свердловчанки были свидетелями того, как в Москве на Новодевичьем кладбище она опустилась на колени перед свежей еще могилой Хрущева с благодарностью за свое освобождение из неволи.

По-моему, вот ее главные спасительные качества: потрясающая незлопамятность, умение быть благодарной и милосердной, неиссякаемый, фонтанирующий интерес к жизни.

Страны — ближние и подальше — так и мелькают в ее письмах. Есть и у нее второе «я», домашнее и ленивое. Она называет его по-немецки «свинская собака». С таким «существом», каждый из нас хорошо знаком, и в большинстве случаев мы холим и лелеем своего «внутреннего врага», нежим его на диване и целый день вместе с ним чего-нибудь жуем. А Дора наступает ему на хвост и выталкивает в мокрую темень.

По ту и эту стороны Рубикона

Последние годы — время сплошных потерь. Весной ушел Цветан. Он жил в Болгарии, под Пловдивом. На склоне лет жизнь осчастливила их настоящим светлым чувством.

О Пауле она вспоминала часто, расспрашивала в письмах о его сыновьях, звала их в гости, обещала принять самым сердечным образом.

К чему пришла на закате жизни фрау доктор Ангрес, заключенная Локчимлага, Дора Рикерт, сельская учительница из уральской глубинки Дора Николаевна? Идеалы, которым они с Паулем посвятили молодость, сегодня сошли со сцены. Но жизнь продолжается. Значит, есть на свете нечто не менее важное. Что?

Вспоминаю предысторию данной публикации. Ведь период гласности и открытости, а также всеобщей интернетизиции тогда еще не наступил и мы жили в плену многих стереотипов.

…Первое, о чем спросил меня предупредительный офицер в управлении, именующемся в простонародье «органы»: «Обратились после того, как прочитали Солженицына?» Я кивнул. Право, смешно было бы думать, что ты оказался единственным внимательным читателем. Только вот поверили, что можно ухватиться за эту тоненькую ниточку и попытаться вытащить весь клубок, наверное, все же немногие. Как и в то, что политика гласности и открытости может когда-то коснуться и этой репрессивной в глазах многих структуры. Однако к моему удивлению и удивлению коллег допуск к документам был получен у руководства силового ведомства вскоре же после официального обращения редакции газеты «На смену!», которую я тогда представлял. Журналисты даже шутили по этому поводу: «Ты, поди, негласно на службе у них состоишь, вот и подкинули «подарочек»…». Времена менялись, а черный шлейф догадок, слухов и предположений, сопровождавший деятельность самой закрытой структуры государственного аппарата, по-прежнему сопровождал каждого, кто с ней соприкасался.

В спецархиве в первый же день объяснили: «Следственное дело №3095 от 1937 года по обвинению И. А. Переля найдено. Судьба остальных документов по так называемому процессу о „поджигателях“ пока неизвестна».

А какова была судьба самих людей? Ограничимся пока свидетельством А. И. Солженицына, полученным, в свою очередь, от тех, с кем его свела судьба на архипелаге с негеографическим названием: «Из тридцати преподавателей пятеро замучены на следствии, умерли до суда. Двадцать четыре умерли в лагерях. Тридцатый — Иван Аристаулович Пунич, вернулся, реабилитирован. Умри и он, мы пропустили бы здесь всех этих тридцать (как и пропускаем миллионы). Многочисленные „свидетели“ по их делу — сейчас в Свердловске и благоденствуют: номенклатурные работники, персональные пенсионеры. Дарвиновский отбор…».