Анатолий Мосин - Книга памяти: Екатеринбург репрессированный 1917 — сер. 1980-х гг. Т.2

«Однажды он сказал мне, что неудовлетворен линией, которую проводит ЦК ВКП (б). Что сельское хозяйство топчется на месте, а все внимание уделено промышленному строительству […] Колхозы, созданные в принудительном порядке, разваливаются; среди высланных много середняков, это их отталкивает от Советской власти, что они не кулаки вовсе […] Говорил неоднократно, что мы, интеллигенция в партии, имеющая большой политический багаж и ведущая большую политическую работу, не можем молчать и должны официальной линии руководства сталинского ЦК противопоставить какие-то силы, которые заставили бы сделать крен в другую сторону […]».

Одного такого высказывания было достаточно, чтобы тем самым как бы предрешить свою судьбу. Даже думать об этом человек уже не смел, не то, чтобы произнести публично подобное. Тем более, что всякий знал в то время: слова «даже стены имеют уши» — ничуть не преувеличены. Наушничество поощрялось в любых формах. Один из родственников жены моего двоюродного брата был осужден в тридцатые годы по навету случайного попутчика в поезде: тот, услышав в тамбуре смех и слова «сталинские соколы», на ближайшей станции сообщил дежурному:

— Эти двое выступают против подготовки летчиков в Осоавиахиме. Смеются, что таких «сталинских соколов» любой вражеский «коршун» ощиплет […]

Почему он услышал именно это, может сказать только этот человек. По фамилии, кстати, он был Коршунов. Это осужденные на всю жизнь запомнили. «Коршун», «сокол» — сюрреализм какой-то, да и только, можно поиронизировать сегодня. Но герою нашей «репризы» было не до смеха три долгих года.

По протокольным записям можно точно выяснить и тот день, когда Перель не только согласился с «концепцией» следователей, подписав показания на уже схваченных «врагов» из ближайшего окружения Кабакова, но и назвал людей, «привлеченных к осуществлению подрывной деятельности»: заведующий сектором школ Рудометов, заведующий Свердловским гороно Ржанников, заведующий Нижнетагильским гороно Ципин. Двое последних впоследствии, как я уже говорил, виновными себя не признали, а показания Переля считали ложными. «Сознавшийся» Рудометов был расстрелян после суда «тройки» в конце тридцать седьмого.

«Подрывная» работа

Почему можно смело предположить, что подследственным нередко в те годы нужно было лишь поставить подпись под заготовленные следователями «концепции»? Даже при несистематическом сопоставлении показаний, по крайней мере многих из них, видно, что сделаны они словно бы под копирку. Употребление одних и тех же слов, оборотов, фраз, кочующих из дела в дело, можно объяснить, наверное, лишь тем, что процесс был поставлен на поток и уж здесь было не до литературной отделки протоколов. Но ведь и логика многих доказательств виновности зачастую шита белыми нитками. Например, 28 мая Перель делает заявление следователю Ревикову:

«Я перед самым арестом передал в редакцию «Уральского рабочего» статью о школе. Если Вы ее бы затребовали сейчас, это сократило бы мою работу, там даются и факты, и цифры, которых я наизусть не помню […]» В дальнейшем многие факты из этой неопубликованной статьи — «Извлечь уроки из итогов учебного года» — «вкладываются» в уста Иделя Абрамовича, как якобы прозвучавшие на допросе, и отчеркиваются красным карандашом — «подрывная работа».

Подшит здесь и еще один документ эпохи активного строительства и совершенствования сталинского социализма. Именно он заставил меня вспомнить вышеизложенную историю про сюрреалистические фантазии «наушника» Коршунова:

«Заявление от Я. Н. Коркунова, старшего финансового ревизора главной бухгалтерии управления железной дороги имени Кагановича, проживающего на улице Малышева, д. 21, от 14.ХI.36 г. Я следовал пассажиром от Москвы до Свердловска 12 ноября поездом №46, вагон 5. В числе пассажиров был и Перель […] При одном из разговоров присутствовали я, Перель и орденоносец т. Колосницын. Меня и т. Колосницына несколько поразила необычность, с которой воспринято было сообщение об аресте Шлейфера со стороны Переля. В чем дело? Что его так тронуло? […] »и т. д. и т. п.

Презумпция повальной виновности системой отработана была четко.

22 мая 1937 г. был арестован не кто-нибудь, а первый секретарь Свердловского обкома ВКП (б) И. Д. Кабаков. А уже 28 мая он написал «собственноручно» (так гласят документы. — В. О.) заявление:

«Я арестован и разоблачен. Мне остается только снять ту маску, которую я носил в течение ряда лет […]»

И. А. Перель, как мы знаем, сделал это в первый же день ареста, 24 мая. «Изобличения» им высшего партийного руководителя области были следующие:

«[…] нами по директиве Кабакова проведено большое подрывное мероприятие, заключающееся в укрупнении детских домов… Педагогическая работа в результате слабая, нет специального подхода к каждому ребенку, а отсюда развитие всяких ненормальных явлений и преступных наклонностей».

В чем же все-таки заключалась «подрывная работа» завоблоно И. А. Переля?

«Хорош И. Л. (заместитель председателя Свердловского облисполкома. — В. О.) говорил мне, что подрывная деятельность в руководстве начальными и средними школами должна быть направлена к тому, чтобы показать массам неспособность советской школы дать детям надлежащее общее образование […]»

Как доказательство достигнутых результатов приводились цифры «всемерного снижения качественных показателей деятельности школ области в третьей четверти — 25 процентов всех учеников школ области получили одну или несколько плохих отметок», а также сообщался «ужаснейший» факт из практики — «в ряде школ многим детям грозит второгодничество».

Не менее «убедительное» свидетельство существования развернутой врагом народа сети контрреволюционеров в среде наробраза:

«По линии облоно в порядке маскировки посылались директивы об очистке библиотек. Тем не менее, в библиотеках области сосредоточено большое количество различного рода контрреволюционной литературы […] В Центральной библиотеке имени Белинского был уничтожен старый каталог и на несколько месяцев «заморожена» в том числе выдача книг вождей […]» Еще один «факт»: «Кадры библиотечных работников засорены всяческими враждебными, чуждыми элементами».

Но красной нитью (в буквальном смысле, потому что самое важное в показаниях всегда жирно отмечал красный карандаш — то ли следователей, то ли их непосредственных руководителей) проходили данные, которые так или иначе можно было связать с именем Кабакова. Не вызывает сомнения, на мой взгляд, что это было главной целью ареста Переля. Как от бывшего бундовца, а также бывшего работника аппарата Народного комиссариата просвещения в Москве от него можно было протянуть нити «заговора» очень-очень далеко.