Эльвира Филипович - Я, мой муж и наши два отечества

— Иногда, а после того, как в Праге был убит ненавистный ставленник Гитлера, имперский протектор Богемии и Моравии Гейдрих, довольно часто мама отправляла меня в Прелоуч к тетушке Ярмиле и ее супругу Франтишеку Колбабе. С дядей Франтой было ужасно интересно. Он ведь прошел всю первую мировую. Призван был в австрийскую армию и послан на Русский фронт. Там они со всем подразделением благополучно сдались русским в плен и были потом записаны в Чехословацкую добровольческую дружину, которая позднее стала называться Легионом.

Среди чехов и словаков, волонтеров Российской армии, объединенных в чехословацкую дружину, затем легион, было много незаурядных и даже выдающихся людей, в частности писателей. Например, известный всем Ярослав Гашек и малоизвестный, но тоже замечательный Рудольф Медек, который до начала войны был простым учителем, а потом, уже будучи легионером в русской армии, командовал бригадой и в дальнейшем дослужился до генерала. Дядя Франтишек рассказывал, как солдаты любили его и его книги, стихи. Стихи Медека о битве у Зборова дядя даже на память читал своему племяннику. На чешском, естественно.

Иво эти стихи перевел на русский:

«Старый Колбаба всегда плакал, когда читал эти стихи», — вспоминал Иво.

И еще Иво знал, тоже от своего дяди, стихи Р. Медека о России в переводе Бальмонта:

Эти стихи Иво читал мне. И помню, мы оба тогда, обнявшись, сладко плакали и оба любили маленькую и героическую тогда Чехословакию и мечтающую о праведном Боге великую Россию. Иво не называл автора стихов: имя Рудольфа Медека и его все произведения были под строгим запретом как в годы гитлеровской оккупации Чехословакии, так и при коммунистическом режиме, то есть в годы с 1940 по конец 1989 года… Почему? Впрочем, тогда и сам Бог был под запретом…

Рудольф Медек, 20-е годы ХХ века

В той же битве в составе Чехословацкой дружины участвовал и будущий президент Людвиг Свобода, а также и будущий президент Социалистической Чехословакии Клемент Готвальд, но тот — в качестве воина Австрийской армии.

Ну а Франтишек Колбаба в жарком июле 1917 года был в числе других легионеров, чехов и словаков, тяжело ранен в битве у Зборова.

Памятник-мемориал погибшим 2 июля 1917 г. в Зборовском сражении чехословацким легионерам (фото из интернета)

Ему посчастливилось избежать судьбы чехословацких легионеров, которые в силу известных причин вынуждены были пробиваться к себе на родину через тысячи километров охваченной гражданской войной российской земли, а затем еще и тысячи миль через моря и океан. Отлежав сколько было положено в госпитале, где-то в Словакии, он снова, как и дедушка Фердинанд, пошел в легион, но уже не в России, а во Франции…

«Дядю Франтишека я мог слушать часами, ведь он прошел и проехал всю Европу. Он же рассказал мне, как познакомились они с тетушкой Ярмилой. В одной просторной господе был охотничий бал. Ярмила, молодая, красивая, танцевала, не сходила с круга, а он, Франтишек, сидя ею любовался. Когда Ярмила, желая растормошить такого пригожего и почти седого парня, присела к столику, где он одиноко сидел, и узнала, что у него была ранена нога и теперь почти не сгибается колено, то уже больше в круг не пошла, а сидела вместе с Франтиком до конца бала. Ну а потом была с ним до конца жизни. Мне у них было очень хорошо, дядя меня понимал гораздо лучше, чем даже мои родители. Там я должен был слушаться и молчать-молчать…»

Франтишек Колбаба — солдат австрийской армии, затем чехословацкий легионер,

участник Зборовского сражения, 1915 г.

— Помню, — продолжал вспоминать Иво, — самым большим искушением для меня было похвастаться мальчишкам во дворе, что у нас дома живет русская разведчица, что у нас явочная квартира, что по ночам отец печатает листовки, прочитав которые, пражане узнавали, что сопротивление фашизму не сломлено, что мы победим. Раз мальчишка из нашего двора показал мне под большим секретом такую листовку. Я видел ее еще написанную на бумаге моим отцом. Вот тогда я даже язык себе прокусил, чтобы не сболтнуть, не похвастать… Ну, а отправляя меня в Прелоуч, мама всегда говорила: «Как приедешь обратно, зайди к нашим знакомым (они жили в маленьком домике рядом), они покормят тебя и если что — скажут. А ничего не скажут — иди домой».

Ярмила Птакова-Колбабова, тетя Иво, 1918 г.

Я восхищенно взирала на своего нового друга (еще совсем недавно незнакомого мне человека) и просила рассказывать еще и еще…

О чешских героях-антифашистах я уже знала из широко известной тогда книги коммуниста Юлиуса Фучика «С петлей на шее» и очень гордилась тем, что Иво тоже коммунист, стал им как участник Сопротивления вместе со всей семьей, когда было ему всего четырнадцать лет!

Ружена Птакова, мама Иво, участница антифашистского Сопротивления, 1943 г., Прага

Иво Птак в детстве, 1942 г.

Иво-подросток со своей мамой, 1945 г.

Иво перед отъездом на учебу в СССР, 1952 г.

Семья Птак — активные участники антифашистского Сопротивления, 1943 г.

Рудольф Птак, отец Иво, 1949 г.

— А еще вот такой случай. Мама поехала в село под Прагой за продуктами. Нет, мы не голодали, ведь были продуктовые карточки, но на Клару-то и других (у нас и по нескольку человек иногда жили по два-три дня) карточек не было, приходилось маме самой добывать продукты. А немцы следили за тем, чтобы по-черному, то есть без их разрешения, никто бы в стране ничего не мог ни продать, ни купить. Строго следили. Если поймают кого в поезде едущим из провинции в Прагу с продуктами, то начнут разбираться, что везешь да откуда. Если картошка или еще какой овощ — отпустят, а если мясное что — непременно отберут и еще оштрафуют. А коли кто скрыть попытается, тому кара грозит вплоть до смертной казни… А мама целого гуся везла, больше пяти кило весил, уже потрошеный. Хозяйка, та, что гуся продала, научила маму как его везти: привязала шарфом к животу, поверх свою широкую юбку дала. А пальто мамино даже не застегнулось. И ничего, до Праги спокойно доехала. Повсюду ей место уступали: беременная… А в самом городе в трамвае вдруг облава: кого-то искали. У всех пассажиров проверяли документы, сумки, ощупывали… И все это немцы делали. Мама ни жива ни мертва сидит. «Фрау, вам плохо? Где вы живете, я вам дойти помогу!» А мама, разве могла она признаться, где живет?! И она мычит с перепугу, а немка спрашивает: «Рожаете?» «Рожаю», — говорит мама, а сама так испугалась, продохнуть не может. Вот сейчас раскроется ее обман. На счастье, роддом был на следующей остановке, мама знала об этом, потому что я сам там родился. «Я сама дойду, сама, данке шен». Еле удалось уговорить немку, чтобы ее не сопровождала…