Эльвира Филипович - Я, мой муж и наши два отечества

Когда мы «за нуждой» спускались вниз, они сразу же являлись и садились рядом, вскидывая лохматые морды и отчаянно виляя хвостами. Если что было «по большому», они набрасывались и, не переставая вилять хвостами, тут же съедали! Иво, да и я тоже, видели такое в первый раз. Это нам обоим нравилось. А еще Иве нравились девчата. Катя, которая всех обыгрывает в шашки, очень похорошела. Когда с Ивой знакомилась, она так сверкнула своими чуть раскосыми, в длинных ресницах очами, да поиграла дугами бровей, что он и забыл, что со мной стоял, не хотел и отходить от нее. И вправду, нельзя этой девушкой не восхищаться.

Александра Степановна рассказала, что у них в колхозе теперь новый председатель из города: с кнутом, как бывало прежний, баб на работу не собирает, разрешил сено для себя косить (на испорченных лугах). Катю взял в контору, посадил рядом со своим кабинетом. Пока девка держится, но надолго ль. «У него жана, трое деток у председателя-то, а на Катьку, бают, пялится. Не обгулял бы!» Девичья честь вознесена в Красном Ватрасе выше всякого богатства. Тут, если девушка замуж выходит, свекровь наутро всей деревне простыню с пятнышком показывает. Между прочим, когда мы только приехали, Александра Степановна первым делом отвела нам «спальное» место на широкой тахте в чердачном помещении и, дав белую простыню, сказала, что завтра показывать ее станет.

Когда она узнала, что первая ночь у нас давно уже была, то ужасно огорчилась (видно, Батя ей что-то о нас не то сказал, мы ведь в общежитии по разным комнатам жили). «Бабы-то с утра придут спозаранку. Че им теперь говорить?!» Она чуть не плакала. Нам ее так жалко стало. Мы, перемигнувшись с Ивой, сказали, что будет ей «простыня новобрачная».

Мы разрезали свежеприсоленную рыбу сулку и ее красными жабрами сделали пятно. Потом еще печенкой потерли. Все бы хорошо, но ужасно пахло рыбой. Тогда мы побрызгали простыню одеколоном. При этом смеялись мы так, что заболели животы. У Иво здесь вообще живот схватывало то и дело. Не привык он к окрошке…

Утром А. С. была довольна, однако на всякий случай белую простыню с ржавым пятном опустила в тазик с водой. Дескать, молодая замочила. Все женщины поздравляли меня. Нам тогда целый пир устроили: пирожки с картошкой, рисом, капустой, яйцом, рыбой. Всем было весело и хорошо. Пели раздольные русские песни, которые Иве тоже очень понравились.

Каникулы проскочили, словно один день, и надо было уезжать, потому что с первого августа у нас курсовая практика в Щапове. Бабушка при расставании даже расплакалась. (Она очень редко плакала). Ей ужасно здесь тяжело. Не с кем слово молвить. К ней относятся как к чужестранке. Наверное, потому, что и она их психологии не может понять. Потряс ее один случай. Во время пожара в доме напротив сгорел, вернее, задохнулся, трехлетний мальчик Стасик. Мать — эстонка, оставила сына свекрови на время. В Таллине они работали. Сколько всего присылали молодые из Эстонии! И продукты, и вещи. Александра Степановна говорила, что соседи даже разбогатели: двух свиней, корову, коз завели, кур без счета. Когда загорелось у них, то спасали добро: коз выловили, над свиньями пыхтели. А в горенке спал Стасик. Бабушка моя им кричала: «Ребенка выносите! Ребенка!» А они пока вынесли, он уж и не дышал… Поминки на всю деревню справили, кур зарезали, свинью закололи. Свекровь убивалась: что теперь снохе скажет?! «А вот надо же, не вспомнила о внучонке, когда спасать надо было», — негодовала Бабушка. Родная моя, дорогая Бабочка! Когда думаю о ней, сердце разрывается: всю себя, всю жизнь свою она приносила в жертву, сначала детям, потом нам, внукам…

«Вы на меня не смотрите, это я так… Езжайте спокойно», — будто оправдываясь за свои слезы, говорила она нам…

И вот мы в Щапове, опытном хозяйстве Тимирязевской академии. Живем в большущих комнатах на 20—25 человек. Сколько групп, столько и комнат, т. е. пять. Наша 22-я группа — на первом этаже. Два с половиной ряда коек и еще место есть. В этой комнате и хотели сыграть свадьбу. Но потом передумали, решили на втором этаже в огромном вестибюле. Посчитали все, что надо выписать в совхозе, что купить. Выходило на тысячу рублей с небольшим. И почти столько же денег собрали на подарки нам. Постель, сервиз или ковер? Я выбрала ковер! Для Ивы купили «Харкив» — бритву. Еще мы с Ивой купили мне чудесное белое платье из крепдешина, а у Иво костюм уже был. Свадьбу назначили на 10 августа.

Готовили всем курсом. Парни должны были притащить столы и лавки из совхозной столовой, обеспечить музыку, чтобы танцевать до упаду, а девчата — приготовить свадебный пир. Готовили в совхозной столовой, а потом все это ребята перли на второй этаж общежития: большущий таз котлет и такой же — пирожков с мясом, капустой и картошкой. И огромнейшая кастрюля с винегретом, ну и, конечно, ящики с вином и водкой. Столы, а они были поставлены огромной буквой «Т», ломились. Меня, мою голову, перед тем как сесть за стол, девчонки украсили белыми лилиями, которые принесли с реки Десны. Нашу свадьбу решили (точно не знаю, кто решил) сделать комсомольской (часть продуктов, мясо выписали задаром). Приводили к нам за стол две делегации. Сначала китайцев. Они сюсюкали, улыбались и почти ничего не ели, оставив в подарок чай в очень красивой шкатулочке с китайским пейзажем. Потом привели немцев. Они громко ржали и во все свои уста лопали все, что случилось на столе. Особенно понравились им винегрет, селедка и водка. Немцев уводили, поддерживая каждого, чтобы не попадали. А мы гуляли до утра. А потом на другой день (выходной) снова ели, пили и танцевали, и уже без всяких комсомольских делегаций…

Практика вскоре закончилась, и снова нас поселяли в общежитии. Меня с Ивой объединили с еще одной парой. Они оба чехи, Иржи и Ярослава Долежаловы. Оба с третьего курса экономического факультета. Иржи с Ивой перегородили комнату (обычную комнату в общежитии с одним широким окном) на две половины. Перегородку — обойную бумагу, сложенную вдвое, подвесили на шнур, натянутый под самым потолком. От прихожей, небольшого пространства у дверей, комнатки наши отделили занавесками, которые нам кастелянша выдала. Вечером пришли гости — чехи Гавлена Франтишек и другие, знакомые мне, с первого и второго курсов.

Меня спросили, не помешает ли мне, если будут петь? Какое «мешать», я обрадовалась. Особенно понравилась мне песня «На тех панских луках». Иво не пел, хотя его приглашали, он молча сидел со мной, слушал и тихо удивлялся, как они там все умещались, ведь их было человек десять! Между койкой и перегородкой только тумбочка помещалась. К ней проходили боком. Правда, койка у Долежалов чуть поуже нашей.

Иво, Эльвира и соседи чехи, Ярослава и Иржи Долежаловы, в студенческом общежитии, 1954 г.