Эльвира Филипович - Я, мой муж и наши два отечества

«Счастливые вы, Ивка, что нет у вас в Чехословакии ни Севера, ни Сибири!» — сказала Юлька. «Сибири нет, а лагеря…», — заметил Иво. Однако сразу замолчал. Заговорил о шахматах и предстоящей дипломке…

Спешу до мая закончить дипломную. Материала много. Тема: «Пути повышения продуктивности молочного животноводства в совхозе «Динамо». А у Ивы на тех же материалах, но чуть по-другому звучит: «Перспективный тип кормления молочного скота в совхозе «Динамо». У него руководитель диплома профессор Дыман с кафедры кормления, а у меня — Фандеев с кафедры крупного рогатого скота.

Основным резервом для повышения производства молока в совхозе «Динамо» могла быть только кукуруза на силос.

Опытные посевы этой культуры в «Динамо» показали, что с одного гектара можно получить в десять (!) раз больше кормовых единиц, чем если выращивать травы на сено. Ну, а если со всей площади? Вместо трав кукурузу посеять!

С увеличением кормовых единиц в рационах удои с 2500 кг могут вырасти аж до 5000 кг. Да еще поголовье можно увеличить. Все это мы с руководителем спрогнозировали по годам. Получались отличные кривые. Я их раскрасила. Черный, красный, зеленый цвета. Замечательные графики. А скоро, после майских праздников — защита дипломов!

Первого мая Иво со своей группой пошел на демонстрацию, а я поехала к Леночке. Она всегда прыгает от радости и восклицает: «К тятитьке мама титьля!» (что значит: к Пташечке мама пришла). И мы идем гулять. В садике уже скучно ей. Она все время показывает на забор и делает движение ручкой, которое может означать: перепорхнуть бы туда, за этот забор! «Скоро поедем далеко-далеко», — говорю ей. «Дяико-дяико», — повторяет она. В полдень пришел Иво, и мы гуляли все втроем. Мы с Иво говорили о предстоящей защите дипломов, а Ленусе это не нравилось. Она дергала меня за рукав, а потом, когда мы сели на лавочку, стала дергать нас за уши. И все время повторяла: «Дяико!»

Мою дипломную уже смотрели на кафедре: и доцент Фандеев, и профессор Арзуманян. Одобрили, даже похвалили. Арзуманян, однако, заметил Фандееву, что работа в большей степени кормленческая, чем разведенческая. Хорошо бы отзыв с кафедры кормления принести.

Я пошла на кафедру кормления, благо она в том же корпусе, что крупный рогатый скот, и на том же самом этаже. Меня на кафедре знали как жену очень усидчивого чеха, который делал в здешней лаборатории зооанализ тех самых кормов, что мы привезли из «Динамо» в качестве образцов. Я искала, кому бы показать мою дипломную. Двери во все кабинеты открыты, и никого не было. Только в кабинете Попова сидел сам Иван Семенович и, по-моему, в отличном настроении. «Заходите, не стесняйтесь! — позвал он меня, когда я приоткрыла дверь. — Чем могу помочь?» У меня в руках была переплетенная, с красивыми графиками моя дипломная. «Вот, — сказала я, показывая на дипломную, — нужен отзыв с кафедры! У меня послезавтра защита». «Давайте посмотрю!» — предложил Иван Семенович, по-доброму улыбаясь. Он очень редко улыбался. Усадив меня напротив, стал пролистывать. Смотрел на мои красивые графики, и лицо его становилось каким-то скованным, непроницаемым. Наконец он посмотрел мне в глаза и пробормотал: «Странно!» Я сидела не шевелясь. Что же он скажет? А он вдруг разразился такой бранью! Только что мата не было. «Пустозвоны, дегенераты, идиоты! Нет, чему же я вас учил?! Вы хоть поняли?!» — «Да, вы мне сами на экзамене „отлично“ поставили». — «Вам?! Отлично? Да вам кол, понимаете, кол, чтобы вы думали. Я же вас думать учил, а вы!» И понес, и понес. Громко, на всю кафедру… Я что-то в свое оправдание пролепетала насчет доклада Хрущева в «Правде» о значении кукурузы. О работах профессора Зубрилина по силосам. Иван Семенович раскипятился еще больше. Прибежала Надежда Андреевна Лукашик. «Что вы, Иван Семенович, вас на первом этаже слышно. Хоть фамилий-то известных не поминайте. Ведь на лестнице услыхать могут». Потом она глянула на меня и стала заступаться: «Это ведь нашего чеха жена. Ребеночек у них». Попов замолчал, улыбнулся своей особенной доброй и в то же время иронично-снисходительной улыбкой и вдруг сказал: «Я посмотрел работу. Толково написано, убедительно, оформлено хорошо. Эти… эти… Ростовцев там и другие… „отлично“ поставят. Но где же принципиальность? Помните: специалист в своем деле выше любого политика. А если он будет, как флюгер, то и… то и… будет, как в наших колхозах».

Надежда Андреевна покачала головой. С некоторым ужасом в глазах она подалась задом и, выскользнув за дверь, притворила ее. Иван Семенович уже не орал, а говорил с какой-то болью в голосе: «Специалисты, профессора, даже академики, желая потрафить этому нашему неучу, да-да, ему, Никите Сергеевичу, такое высказывают, что и не знаешь, куда деться. Вон, даже свиноводы заявляют, как выгодно будет свиней кормить силосованными кукурузными кочерыжками. Кукурузники! А про белок забыли, про полноценность белковую вовсе не говорят. Кормовые единицы только считают». Иван Семенович говорил долго. Я чувствовала себя со своей дипломной работой ничтожеством. Я молча восхищалась нашим Поповым, очень жалела, что не ходила к нему в кружок. Было обидно за себя до слез. Иван Семенович, видимо, понял мое состояние. Стал успокаивать, говорить, что все у меня будет отлично. Однако это, именно это его сочувствие ко мне что-то перевернуло в душе, и слезы полились по щекам. Иван Семенович дал мне водички и промокашкой слезы мне вытирал, потому что платка не было у меня. Да, этот урок я буду всю жизнь помнить. И постараюсь всегда быть принципиальной. Однако диплом-то защищать надо уже послезавтра…

Защита дипломов проходила в малом лекционном зале кафедры крупного рогатого скота. За столом президиума человек восемь — ученых, профессоров. В центре секретарь ВАСХНИЛ по животноводству, академик Ростовцев. А возле самой двери на выходе села пришедшая меня поддержать в случае чего (Попов ее послал) добрая Надежда Андреевна Лукашик.

Доложила я четко. Когда закончила, Ростовцев и вслед за ним все зааплодировали. Вопросов не было. Потом, уже в самом конце, зачитывали оценки. Мою работу отметили как лучшую, поставили «отлично», однако было так все безрадостно.

А вечером я получила письмо от Мамы. Она просит, чтобы я написала в город Кировск Мурманской области. Там, в Кировске, видели моего отца, Григория Ивановича Смирнова. Жив он! С молодой женою. Адреса его Мама не знала, но советовала написать и послать в письме свою фотокарточку. Послать в райком или в райисполком. Я, мол, на него очень похожа.

Я больше чем обрадовалась. Меня любопытство раздирало. Отец! Которого я ни разу не видела, а только от Мамы слышала. Моряк, боксер, бесстрашный, сильный. Одним из первых Ла-Манш переплывал. Пошел воевать против фашизма в Испанию. Но потом странным образом угодил в ссыльные на Север. Однако в Отечественную воевал. А в конце 43-го мы получили на него похоронку… И вдруг! Я тут же написала, положив свою фотографию в конверт. Письмо отправила в адрес первого секретаря Кировского горкома партии.