Эльвира Филипович - Я, мой муж и наши два отечества

Решили меня оформить! Буду работать в Мнишке участковым зоотехником! Будет у меня пять весниц помимо Мнишека, но в тех только частники, туда лишь по вызовам, а в дружстве Мнишек надо быть каждый день, там трудности. Я ликовала, но и побаивалась: смогу ли? На участок поеду уже завтра, а сегодня выдали мне большой кожаный портфель, щипцы для прокалывания номеров животным и журнал.

Председатель Сыровый — бывший рабочий, коммунист, вдохновенно мечтал вслух о прекрасном будущем. «Смотрите, какие просторы, какое поле! (По моим понятиям, это никакое не поле, а так себе, небольшой всхолмленный отрезок пахотной земли. Его за пять минут можно из конца в конец перейти). А Сыровый восторженно говорил о просторах, о тракторе, который здесь будет пахать. Потом пошли смотреть животноводство. Коровы дружства, все сорок голов, сведены в один коровник. Это довольно большое, но темное, почти без окон, каменное здание, доставшееся колхозу после национализации частной собственности местного богача. Раньше в этом хлеве были и коровы, и телята. Во дворе две ямы силосные, заполненные почему-то лишь наполовину, и навес, где хранили сено. Коровы мне понравились, упитанные, но кормов показалось мало. Неужели это все?! Нас еще в Тимирязевке учили, как определить количество сена, не взвешивая его. У меня был уже «глаз» на корма. Не хватит и до половины зимы! Измерения и расчеты подтвердили мои прогнозы насчет зимовки. Значит, самое главное — достать корма, прежде всего сено, потому что жвачные без этого корма не могут. Животноводы коровника, две семьи пожилых людей, приняли меня очень хорошо, сказали даже, что рады приходу человека, понимающего в животноводстве. До сих пор приезжали из комитета начальники и все только советовали, как больше надоить молока. Массаж, мол, надо по советскому образцу делать, как зоотехник из подмосковного хозяйства «Горки Ленинские» учил по телевизору. А где взять корма, про то, мол, никто не говорил. Я тоже не знала, где взять корма, но достать их надо обязательно.

Эльвира — член чешско-русской семьи Птаковых. На снимке: Эльвира Филипович-Птакова, дочь Елена, свекровь Ружена Птакова, муж Иво Птак, г. Либерец, 1957 г.

Помимо коровника в этом колхозе еще есть очень хорошая птицеферма и свой инкубатор. От птицефермы и инкубатора колхоз получает основную прибыль.

Был уже вечер, и цыплята, утята, куры, утки — все уже спокойно отдыхали или спали, хотя было еще светло. Небо, малиновое над сизой зеленью невысокой конусообразной горы, поднимающейся сразу же за птицефермой, медленно серело. Птичница, соудружка Когликова, лет тридцати пяти, очень симпатичная женщина, отдавала работе всю себя. Даже невероятным казалось, как все она успевает: и маточное поголовье, более трехсот кур и уток, и молодняк, да еще инкубатор! Приятно поразило, что птичница весьма начитана относительно правильного кормления. Требовала, чтобы ей привозили хорошие комбикорма, белковые и минеральные подкормки.

В цыплятнике я с удовольствием увидела веники из сушеной крапивы. Птичнице сам председатель помогал ее рвать. Он вообще относится с большой любовью к своему детищу — птичнику и с особой нежностью к соудружке Когликовой. Это и правильно. Таких работников — они редки — надо лелеять. Но у председателя, говорят, жена очень ревнивая. Ей, как и Сыровому, под пятьдесят лет, красит брови, ресницы и щеки и все бегает за мужем своим, следит, не загулял ли. Это все мне Когликова поведала. Ей, Когликовой, очень тяжело. Она одинокая, т. е. без мужа, с дочкой-школьницей. Председатель очень хороший, помогает им, но и только, а пани Сырова под окнами шастает, все высматривает, назло делает. Злая. Недавно кур выпустила из оградки. Пришлось по кустам гоняться, собирать. Когликова просит никому не говорить. Сыровый действительно ей нравится очень, но она ничего не позволяет ни ему, ни себе. Нет, конечно же, никому я не скажу. Как не проболтаюсь и самой Когликовой о том, что говорят на коровнике, да и в конторе колхоза (когда там нет председателя) о ее, Когликовой, романе с председателем Сыровым. Мне просто очень жалко всех троих. Больше всего, конечно же, птичницу, замечательного работника и человека. Хотелось бы очень, чтобы она была счастлива. Но и даже ту «злую» пани жалко. Она старая, ее муж для нее, наверное, все-все, и прошлое и будущее. Не зря же она бегает по Мнишку с фотографиями: она и Франтишек Сыровый, молодые оба, влюбленные, красивые. И мне показывала себя в молодости. Словом, ужасно все: молодости-то не вернуть.

Люди здесь хорошие. Даже и частники. Раньше я думала: раз частник, значит кулак. Приглашали меня поесть. Пища самая простая, картофельники, кнедлики с капустой, молоко. Я ужасно хотела есть, но отказывалась, не брала от «кулаков» ничего. Теперь я уже поняла, что никакие они не кулаки, хоть и по десятку коров у них, а труженики. Молоко тому же государству сдают, по тем же ценам, что и колхоз. Только дружству еще и государство помогает, а им, частникам, практически нет, если не считать специалистов вроде меня.

Недели через три я с радостью заметила, что уже довольно свободно говорю по-чешски. Хотя язык, которым я изъясняюсь, далеко не литературный. Сегодня мне это доказала коллега моя, Анча Перничкова, видная двадцатилетняя девушка. Ее рот — два ряда белых зубов и большие сочные губы — кажется, созданы именно для радостной улыбки. Уголки большого рта чуть ли не к ушам оттянуты. Зубы белые, а глаза карие, сверкают веселым озорством. «Эля, пошли в магазин, купи себе фусекле (носки)»! Носки мне действительно требуются. Идем в магазин. «Дайте мне, пожалуйста, «фусекле», — говорю продавщице. Анча стоит за моей спиной и тихонько хохочет, продавщица тоже не может сдержать улыбку. «Поножки?» — переспрашивает она и подает носки. Оказывается, «фусекле» — это очень вульгарно. Вообще, мои коллеги-зоотехники в восторге от моей чешской деревенской речи.

Меня поздравили с нашим ноябрьским праздником. И заодно с «Микулашем», по-русски святой Николай. Здесь на этот праздник веселятся, устраивают балы, карнавалы. По улицам ходит Микулаш в костюме, похожем на дедморозовский, а также ангел, весь белый (в простыне), с крылышками, и черт, самый забавный персонаж из всей троицы: вывороченный мехом (обязательно темным) наружу кожух, измазанное сажей лицо, баранья шапочка с приделанными рогами и сзади длинный черный хвост. Ходят они троицей, у Микулаша сумка для подарков. Как я поняла, они и дарят подарки (детям), и принимают (от взрослых). Детям — игрушки, конфеты, себе — бутылки со спиртным и еще всякие закуски. Лена, увидев черта, испугалась, завизжала, даже заплакала. Микулаш ей хотел дать подарок, но она убежала. Зато дома от «Микулаша» получила целый чулок, полный всяких сладостей. Чулок с бантиком поставлен был к ее постельке еще с вечера. А утром радости было! И здесь так в каждом доме. Взрослым тоже дарят. Мне и Иво — хорошие кожаные перчатки, маминке-бабичке — колготки крепсилоновые. Жаль, что у нас в России этот жизнерадостный праздник отменили: религиозный! Как же много дураков в моей прекрасной России!