Эльвира Филипович - Я, мой муж и наши два отечества

В Москву приехали утром. Свежеумытые улицы, яркая зелень газонов, приятное утреннее солнышко, все располагает к радости. Мы сразу же поехали на Киевский вокзал компостировать билеты в Прагу. Однако ждал меня весьма неприятный сюрприз: оказывается, в паспорте нет визы и поэтому нас за границу не пустят. Дело в том, что когда мы в прошлом году уезжали из Москвы, я просила в ОВИРе, чтобы мне сделали не постоянное жительство, а временное, на 3 года, чтобы беспрепятственно вернуться домой, когда захочу. Мне так и сделали, поставили в паспорте обратную визу. По ней я спокойно приехала сюда, в СССР. А на выезд-то нет визы! Надо новую! Для этого ехать в ОВИР. Ужас!!! Пихаю пустой чемоданище в камеру хранения и еду с Леной вместе в ОВИР, что в Большом Колпачном переулке.

Там записываюсь в очередь. Хоть бы пройти до вечера! Мы не ели еще, не отдыхали. Ленусь взвинченная. Начинает бегать, издавать квакающие звуки, дергать тетенек за юбки. «Уймите же, наконец, вашего ребенка!» — верещат женщины. Наконец досталось и стоящему в дверях милиционеру. Лена к нему сзади подкралась и дернула за кобуру нагана. «Мамаша, мамаша! — закричал он. — Сейчас отправлю вас домой!» А куда домой-то? Мы теперь в Либерце живем, в Чехии, а туда не пускают нас, визы нет. И проясняю милиционеру собственное положение. «Да как же вы так могли, гражданочка, сами себе закрыли визу!» — подивился моей глупости милиционер, но тут же взялся мне помочь: забрал у меня паспорт и отнес в заветную комнату. И вскоре нас вызвали. Когда я открыла дверь в кабинет, за спиной кто-то сочувственно посетовал: «Как можно быть такой глупой!» За столом сидел очень приятный, интеллигентного вида седовласый дядечка. «Зачем же вы так вот приехали?» — «Соскучилась!» — угрюмо отвечаю я. «Соскучилась! — вторит мне Леночка, — по татинку соскучилась!» Дяденька понял, кажется, что все это вышло по моей неопытности, а точнее глупости, и обещал помочь, дал телефон свой, чтобы звонила, спросил, где будем жить. Я сказала, что попрошусь в студенческое общежитие Тимирязевки. Обещал даже помочь, если что.

В общежитие нас пустили, благо мест в это время всегда полно. Поселились у знакомых девчонок с бывшего четвертого курса. Теперь они пятый курс. Защищают дипломы. В этом году больше «свободных» распределений. Многие из их выпуска устраиваются в Подмосковье и даже в самой Москве.

В ОВИР чуть ли не каждые два дня звоню. Говорят мне, чтобы еще потерпела, что и так делают все очень быстро. Другие ждут по полгода…

Однажды вечером поехали мы с Леной к Анечке Китицыной, она как раз возвратилась из командировки. Сейчас у них квартира в новом шестиэтажном доме, который стоит на том же почти месте, на Малой Пироговской, где когда-то была их вся перекошенная временем деревянная хибарка. Теперь у них двухкомнатная квартира с малюсенькой кухней и совмещенным санузлом. Это модно теперь, когда туалет с ванной вместе. Говорят, по-западному. У тети Ани только одна комната. Она в ней живет со своей мамой, а в другой — брат ее, отставной полковник дядя Миша со своей второй женой, молодой, базарного вида теткой, которая развела его с настоящей женою, интеллигентной, нежной и благородной. Анна Сергеевна очень любит своего брата, но из-за этой тетищи не ходит к ним. Живут совсем рядом, а почти не видятся. Ну а мы с Леной сначала посидели у тети Анечки, а потом пошли к дяде Мише. У Анны Сергеевны телевизор с большим экраном, и Елизавета Михайловна его почти непрерывно смотрит. Костылики ее стоят возле койки. Она только в туалет встает, а так все время сидит в кровати. Такая же сухонькая, похожая на птичку. Ей уже 94 года. Лицо, шея, руки — сплошные складки, а глаза — словно у молодой, ясные. Она меня узнала, стала расспрашивать о Марии Петровне — моей Бабочке, о моей жизни расспросила, похвалила дочку мою Леночку.

Лене старая бабушка понравилась, а от дяди Миши она в полном восторге. Высокий, с округлым лицом, с пышными усами и шевелюрой, с добрым взглядом живых серых глаз, он взял Ленуську на руки и, словно малышку, стал тетешкать на коленках. И Лене это очень нравилось. Пили чай, болтали о всякой всячине. Толстая чужая тетка сидела сердито надутая, а дядя Миша, наоборот, был радостно оживленный. Выложил на стол вкусные конфеты и печенье. Лена с удовольствием их поглощала. Потом вдруг почему-то спросила Мишу: «А ты не Хрущев?» «Хрущев!» — ответил он и стал закручивать свои пышные усы.

А когда мы поздним вечером вернулись в общежитие и вахтерша просто так спросила: «Это ж где вы так поздно гуляли?», Лена не задумываясь ответила: «У Хрущева». У вахтерши аж очки подпрыгнули…

Наконец-то мне позвонили из ОВИРа и сказали, чтобы приезжала. Нас уже все там знают. Милиционер без очереди проводит. В комнате тот же приятный дядечка сказал, что паспорт мой готов, но лежит в МИДе, высотное здание на Смоленской. Надо мне самой туда, потому что если официально пересылать, то еще неделя-другая пройдет.

Бегу, лечу в МИД, звоню по данному мне дядечкой телефону и наконец держу свою красную паспортину. К вечеру у нас уже билеты на завтра.

Иво нас в Праге встречает. Уже вечер. Улицы, дома, витрины — все, будто праздник, расцвечено. Красота! Иво приводит нас в гостиницу с огромным холлом, с прекрасными коврами и люстрами. В номере на столе ваза с фруктами и рядом любимые мною йогурты с клубникой. Мы все вместе обнимаемся и кидаемся на широченную постель. Иво делает стойку на голове, а мы с Леной, радостные, лягушками по кровати скачем.

А на следующее утро Иво поздравляет меня с днем рождения, дарит букет алых роз, и мы целуемся по-прежнему влюбленно, а потом едем в Либерец. Там Бабичка (так мы зовем Ивину Маму) встречает нас запеченной уткой и тортом. А потом едем к Ештеду по ягоды, которые, однако, все попрятались. Зато солнышко разливает сухой благодатный летний жар, пахнет чабрецом и еще какими-то пряными травами…

В общем, первый день моего двадцати четырехлетия прошел чудесно

С первого августа мы уже не при районном комитете работаем, а в распоряжении МТС, где директор товарищ Гикш — очень умный, энергичный и, несмотря на излишнюю свою полноту, притягательно симпатичный. Из всей нашей зоотехнической команды он не взял лишь Крамаржа, сказал, что главного меж нами сам выберет. В связи с этим участок мой несколько увеличился, прибавились селения Сваров, Осташов и Вратиславице. Во всех трех существовали кооперативы, то есть дружства, но они, как говорится, были почти все на издохе. Создали-то их давно, еще в 1948—49 годах, т. е. сразу же после февральской революции в Чехии. Тогда была коллективизация поголовная. Между прочим, людей в колхозы не загоняли, как у нас, им просто показывали наши «колхозные» фильмы, да еще в подтверждение нашей счастливой жизни давали новоиспеченным сельхозкооперативам привезенную из СССР пшеницу, якобы излишки. «А у нас в это время на Украине дети с голоду помирали. Мы в селе Покровском (Донбасс) на лебеде да на крапиве сидели», — вслух вспоминала я. «А мы эту пшеницу колхозным свиньям сыпали», — с болью в голосе, словно извиняясь, сказал мне сваровский председатель Йирка. Сваров — самое близкое от моей теперешней эмтээсовской конторы хозяйство. От прежнего поголовья там осталось лишь двадцать коров, двадцать шесть телок и телят да три свиноматки.