Эльвира Филипович - Я, мой муж и наши два отечества

А в воскресенье уже ночевали в Дубнице. Лену уложили в маленькой спаленке, а сами нежились на широченной деревянной кровати, которая стояла в огромной комнате, зале с пятью окнами. Больше пока в комнате ничего не было: я ведь еще работала и жила в Либерце… Правда, председатель Зденек Гикш сказал, что придумает что-нибудь, чтобы я могла работать поблизости. Однако пока он думал, обстоятельства переменились.

На работе, в районном комитете ко мне подошел главный агроном района Владимир Вондроуш. Он идет председателем во Вратиславицы и подбирает себе кадры. Очень хочет, чтобы зоотехником пришел Иво работать. Однако Иву из Дубницы так сразу не отпустят, он это понимает и готов ждать. Но чтобы уж наверняка дело было, он предложил пока мне поработать во Вратиславицах: мужа к жене отпустят в конце концов. — «Так я же в Осташов иду!» В Осташове, мол, пока обойдутся. Он договорился. Там будут меня ждать. А во Вратиславицах более пятисот гектаров земли, более трех сотен голов крупного рогатого, свиноматки, откорм, птицеферма. Сразу же квартиру дадут. А потом дочка скоро вырастет, в школу пойдет. Во Вратиславицах школа отличная. Да и Либерец рядом, центр Северочешского края. А Дубница — западаков (по-русски — медвежий угол)…

И маминка, и супруг мой сказали, чтобы соглашалась.

На выходные Иво приехал в Либерец, и мы с ним отправились во Вратиславице к Ладе Вондроушу. Ладя (Владимир) — наших лет, окончил сельскохозяйственный институт в Праге, умный, скромный и, что меня поразило, очень прост в обращении. А мне он раньше, когда мы все работали в комитете, казался пижоном, человеком, не знающим жизни, особенно деревенской. Возможно, потому что он весьма красиво, даже стильно всегда одевался, да и сам словно писанка. Лицо моложавое, но не мальчишечье, как например у Лоубка, а по-конфетному аккуратное, такое, как доводилось мне видеть на открытках, изображавших воркующие любовные парочки и рядом сердце, пронзенное стрелой… Голубые глаза, ярко-розовые щеки, аккуратный прямой нос, розовые губы, правильный овал лица. Мне он почему-то никогда раньше не был симпатичен. А оказалось, он молодец. Сам пошел в дружство, хотя мог бы перейти главным в крайком. Да еще выбрал хозяйство одно из самых сложных, а может быть, и вообще самое сложное, потому что Вратиславице — село-город. Здесь людям есть куда идти работать (в других селениях нет такого): пивовар и огромная текстильная фабрика по производству ковров «Текстилана». «Зоотехнику здесь будет очень даже нелегко!» — Ладя об этом говорит прямо. Иво знает Вондроуша гораздо лучше, чем я, потому что они оба работали главными специалистами. Иво согласен, если отпустит Гикш.

— Итак, я тебя жду, — заключил разговор председатель Вондроуш. И они в знак договоренности пожали друг другу руки. — Да, а квартира вам уже через неделю будет. Отремонтирована. В старом, но добротном доме, — глянув в мою сторону добавил Ладя. — И ты, Эло, сразу же пока начинай работать. В комитет будешь только в приемные дни ходить.

Он, Вондроуш, обо всем уже договорился.

Итак, я работаю, а вернее числюсь, в комитете районном, отсиживаю там часы в приемные дни, а на самом деле все остальное время, рабочее и нерабочее, — во Вратиславицах. Здесь достраивают новый коровник на сто голов. Пока что скот на двадцати двух местах, а корма почти на тридцати. Попробуй тут рассчитай рационы. До пастбища три почти месяца осталось, а скотина, известно, не человек, день не докормить, так по всей веснице голодный рев поднимется. Поэтому сейчас вместе с Ярославом Нидрлэ, местным животноводом, лазаем по чердакам и клуням, обмериваем все, что есть. Ярослав числится пока зоотехником дружства, хотя никакой даже плохонькой «бумажки», подтверждающей его профессиональную пригодность к этой работе, у него нет. Однако есть большие, вытянутые работой руки, которые могут и коров подоить, и скотине корм приготовить, да еще и растел у коровы провести, новорожденного телка принять. Ну и еще по всякой разной зоотехнической «мелочи» — выявить телку в охоте или там определить, каким классом будет животное оценено на мясокомбинате… Всему этому он обучился на практике, будучи наймитом у богатого крестьянина во Внитроземи, то есть в истинно чешских землях. А Вратиславицы и вообще весь Либерецкий край — это пограничье, бывшие Судеты. Раньше, до 1945 года, здесь немцы жили, а до 1938 года тоже и чехи. Их тогда после Мюнхенского соглашения всех переселили во «Внитроземи». Зато после разгрома фашистской Германии из этих краев таким же образом переселили в Германию всех или почти всех немцев, а сюда, в Пограничье, — переселенцев из Закарпатья, не имеющих своего жилья бывших безземельных крестьян, а также всяких разных «чуждых элементов» и молодых, вроде нас, сельхозспециалистов. Словом, Ярослав, а ему по виду уже много лет, больше сорока, являл для меня образец зоотехника-практика, у которого я должна была многому научиться. И научилась. «Работа наша — сплошные нервы, а надо всегда сохранять спокойствие. Йен клид! Это первое правило нашей работы. А второе — иметь при себе хорошо отточенный нож: успеть прирезать скоропостижно умирающее животное, чтобы потом тушу сдать на мясокомбинат как вынужденный убой. Там после врачебной проверки, если животное было в хорошей кондиции, мясо шло в зачет плана и хозяйству денежки полагались. Однажды я, однако, залетела с этим вынужденным. Стучатся ко мне в дверь (тогда ведь подъезды не запирались), а времени — четыре утра! За окном еще темно. «Зоотехничка, корова помирает! Та, что отелилась». Хватаю нож, бегу в хлев. А там уже пан Зоо, так я звала Ярослава (а он меня — пани Зоо). А корова уже не дышит… «Только что дышала, только что!» — уверяет он. Достаю принесенный нож и прорезаю место на шее, где яремная вена, чтобы кровь стекла побыстрее. А она почему-то течь не хочет… И тогда мы, оба Зоо, беремся с двух сторон за ноги, сжимаем и расправляем тушу. Стараемся, чтобы кровь стекла, а не очень получается. Ну, йен клид, — говорю сама себе. Пан Зоо остается тушу свежевать, а я скорее бегу за трактористом: срочно везти тушу на мясокомбинат. А там ветврач глянул на тушу, передернул плечами, потом на меня глянул и… поставил клеймо: мясо годится. А потом меня в сторонку отозвал.

— Как погибла корова?

— Прирезали.

— Кто прирезал?

— Я…

— Слушай, коллега, тушу я, конечно, принял, мясо отличное, но резала ты уже мертвую.

— ?!

— Да, не смотри на меня так. Корова погибла от кровоизлияния в мышцу сердечную. Ожирение у нее было. Коровы тоже, бывает, этим страдают. А ты в следующий раз, если такое приключится, прежде чем резать, оглуши ее — вот так, промеж рогов. А то ведь никто тебе не поверит, что ты резала шею живой корове…