Эльвира Филипович - Я, мой муж и наши два отечества

Вечером, когда шли домой, небо, просветленное от звезд, такое, что без луны видно, как снег заледенелый блестит. Стало вдруг жалко и себя, и женщин этих, и Лейманшу. Я решила готовиться в аспирантуру.

На другой день приехал управляющий. Краснолицый с мороза. Отбросил в кошовку тулуп и к нам идет, в «Красный уголок». В руках завернутый в чистый мешок портрет вождя. Деловито вбил гвоздь рядом с той репродукцией, где Жизель — Плисецкая. Хотел было репродукцию содрать, но Эльза не дала, закрыла Плисецкую намятыми в работе ладонями. И тут мы вдруг поняли, на кого портрет Майи похож. Одень Эльзу нашу балериной и не отличишь. Лицо, даже взгляд, горделиво прямая спина, только руки, пальцы не те… «Ладно, оставим», — согласился управляющий и заулыбался. Мы как на стенку глянули, тоже весело стало: рядом с «воздушной» Майей — округлый, в откормочной кондиции, с озорной улыбкой и смекалистым взглядом русского мужика наш лысый вождь Никита. Ну и парочка! «Айда, работайте!» — весело прогнал девчат управляющий, а мне сказал, что не забыл моей просьбы насчет постройки цеха под гидропон. Будет, однако не сейчас, денег не дали. Урожай плохой собрали.

А дома у Лены второй день горло болит и небольшая температура. Пошли к врачу. Определили скарлатину. Быть дома двадцать дней. Доча как узнала, что дома будем, запрыгала от радости, хорошо хоть не в кабинете у врачихи, а в коридоре. Больные, сидящие вдоль стенки, изумились: «Что с девочкой?» — «Скарлатина!» И так до самых дверей шла моя больная доченька вприпрыжку. Потом я все же ее усмирила, сказала, что если она вот так будет и на морозе прыгать, то может осложнение получить, воспаление легких, и тогда уж заберут в больницу. Укутала ее до макушки в шаль и за ручку повела домой.

Температура через пару дней нормальная стала и ничего не болит. Доченька веселенькая. Очень любит сказки слушать. А сама никак не приохотится читать. Некоторые по несколько раз читаю. Она их уже на память повторяет за мной.

На улице буранит, но скоро, наверное, уляжется, потому что тяга в печке, гудит. Пришла вдруг Лейман. Она в этой квартире впервые у нас. Похвалила уют и сказала, что меня в райком партии вызывают. «Не пойду я к этой! Я ж беспартийная». — «А ее уже фсяли от нас. На пофышение. В крайкоме работает Кологрифова».

В райком вызвал меня новый секретарь, Елисеев Виктор Яковлевич. Говорят, знающий, сельхозник, со всеми специалистами знакомится лично. Меня он приятно удивил: интеллигентный и, будто европеец, совсем без выпендрёжа. Мы когда беседовали, я даже забыла, что он — шишка большая, первый секретарь райкома. Вспомнила, когда его секретарша (вся из себя!) услужливо поставила перед нами по чашечке кофе. Сразу же Чехия вспомнилась. Елисеев чем-то даже похож на Таборского, хотя и фигура его, и лицо совсем иных форм — вовсе неспортивный. После обычных вопросов про здоровье и семью сразу же предложение: не хочу ли переехать в Хабары? Это немного севернее Славгорода. Там природа: речка, озера, полные рыбы, перелески… Организуется новое производственное управление, в которое войдет несколько районов. Он, Елисеев, идет начальником туда. «Хочется самому поработать! Кадры подбираю. Будете на зональной племстанции. Директором…» — И, чуть помолчав, добавил: «Характеристика на вас имеется, от самой Кологривовой, — ха-ха-ха! Вместо вождей у вас гидропон в Красном уголке, ха-ха-ха!» Он, как мальчишка, ржал. Приятный, наших с Иво лет.

Конечно же, я согласилась. Иву он берет вторым зоотехником управления. Племенное дело будет возглавлять. Кеммеров тоже пообещал взять. «Сразу же будет жилье, уже приготовлены бревенчатые избы, на каждую семью своя. Потом, как в городе, квартиры построим… Специалисты не только из Табунов, но и из других районов… Все молодые. Столько энергии — горы своротим!»

Домой не шла, летела. Еще и ветер в спину, чуть не сшибла Анну Михайловну. «Что он фам сказал?» — озабочена ужасно. — «Что с вами поговорит сам», — ответила я. — «Фсе мне ясно. Покитаете нас…» — она еще ниже наклонила голову под ветер и пошла нагнутая, головой вперед. Мне очень жалко ее и очень радостно.

Когда переезжали, предвесенняя зима кидала в нас ледяные струи. По затвердевшему от мороза снегу неслась поземка. Груженые скарбом грузовики, Кеммеров — первый, второй — наш, еле ползли, буксуя в глубоких колеях, полных навеянного бураном сыпучего снега. Машину, что шла перед нами, груженую выше кабины, качало. И вдруг что-то выхватилось, из кузова словно птица огромная взлетела. Мы (шофер) посигналили. Впереди остановились. Видим, как несет Кеммер что-то большое, серое, вроде как матрас. Оказалось, половик, а матрас бы, наверное, и не догнали…

Шофер, пожилой сибиряк из соседней Омской области, рассказал: «Вот так однажды вышла в буран жена. По нужде в туалет. А обратно шла — заблудилась. Не видать ничегошеньки, только провода гудят. Пошла по ветру вдоль проводов. Так десять километров и утопала. Ветер нес. В другую деревню попала. В избу уперлась. Двери отыскала… А домой только на другой день явилась. А сколько случаев бывало — терялись в буран люди, начинали кружить… И многие погибали…»

Словом, тогда мы еле-еле добрались — живыми. Выехали чуть свет, а в Хабары — уже в сумерках. Хорошо, везли нас жители Хабаров. Дорогу знали.

Предназначенные нам избы стояли за высоким дощатым забором, въезд через ворота. Это самая окраина села, даже чуть в отдалении от других домов, у самого колка (так здесь называют березовую рощу). И во дворе тоже несколько берез. За высоким забором затишно. А может, буран стих? Изба открыта, у Кеммеров, их дом от нашего метров за тридцать, — тоже. Из труб — дымок. В избе протоплено и печка русская с просторной лежанкой приятно горячей. Нас ждали! Не было только электричества, не провели еще. Мы в тот вечер наскоро поели консервов, чаю попили и все на печь умостились.

А потом утро. Чистый сверкающий голубоватый снег. Высоченные, в инее, будто в кружевах, березы… От ворот, если прямо идти, видна сквозь переметы снежные широкая дорога со следами колес грузовиков. Идя по ней, минут через пять уже на улице оказываешься, по обе стороны которой за крашенным штакетником деревянные одноэтажные домики. А еще минут через десять в самом конце улицы — широкий бревенчатый мост через речку Бурлу и уже за мостом центр — небольшая, вся занесенная снегом площадь с двухэтажными, почерневшими от времени бревенчатыми строениями: почта, милиция, райком, гостиница и прочие казенные дома. А по эту сторону, совсем недалеко от моста — большое двухэтажное здание школы. Школа из кирпича. Вся местность красиво всхолмлена: горбы, ложбины. На самом высоком месте, за школой, огромное недостроенное здание клуба, вернее, дворца культуры.