Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

Возвращается кот.

Тупики, переулки…

А дорогу найдет.

Вот по рельсовым стыкам

Громыхает вагон,

А вода по арыкам

Тихо шепчет вдогон.

С желтой лампой сигнальной,

Как большая свеча,

Ваш покой персональный

Стережет каланча.

Петухи встрепенулись,

Обуздав паралич.

По пустынности улиц

Разнесется их клич.

У ларька Никанора

В этот час тишина:

Ни душевного спора,

Ни бутылки вина.

На повозке облезлой

В окруженьи корзин

Где-то в рупор железный

Закричит «керосин».

Каждый домик опрятен

И обманчиво прост.

И снаружи приятен,

И не давит на рост.

На резные пороги

Так и просится взгляд.

Тополя вдоль дороги,

Точно пики, стоят.

Не тревожно, не жарко —

Сонный рай на земле.

А ведь это Кашгарка,

что исчезла во мгле.

Это стихотворение «Кашгарка» ташкентского поэта Владимира Михайловича Долгушина. Вернее сказать, поэта с Кашгарки…

Этот очерк, как и «Прогулка по Пушкинской», написан на основе общих воспоминаний моих друзей. В память о больше не существующем Ташкенте.

Дорогие барышни и кавалеры! Пойдемте, а? Так хочется пройтись от самого Сквера по Бродвею, вспомнить время, когда Сквер был Сквером, ТашГУ — ТашГУ, театр Горького был на Бродвее, а универмаг еще не снесен, и много-много еще чего не снесено…

И Бродвей тогда казался нам самым-самым-самым. Круче не было в Ташкенте улицы: она была такой широкой, такой людной, такой оживленной, такой красочной… Сейчас все это вызывает грустную усмешку. А тогда… Настоящий Бродвей казался чем-то невероятно сказочным, средоточием некоего волшебства, вот стоит оказаться там — и мостовые из золота, и миллионеры разгуливают ордами, и Элвис Пресли поет… Очередное разочарование — обычная улица, где много театров и театриков, много световой рекламы. Вместо Элвиса — уличные оркестры, таки неплохие. Толпы, орды, стада туристов. И, пожалуй, все. А наш Бродвей уникален нашей памятью. Я о том, доземлетрясенческом. Конечно, о нем написана тысяча статей. И в каждой — частица души автора. Ну а это — коллективная частица…

Начинаем, конечно, от Сквера. На самом выходе из аллеи, ведущей на Бродвей, стояла будка с газводой, тут же иногда продавали булочки и болгарский рахат-лукум. В перерывах между лекциями мы выбегали к этой будке и на ходу обедали, честно говоря, не помню никаких студенческих столовых в том, старом здании гимназии, хотя таковая была. Левая половина ТашГУ — физики, мехмат и ромгерм, правая — биофак, геолфак и филфак… Большие неуютные аудитории с грубыми столами. Такими же, как в старших классах школы, широкие коридоры, иногда поиски свободной аудитории… Двери высокие, окна огромные. Мы ходим по струночке, ой, умел наш декан внушить страх и почтение. Не то что физики, народ свободный, вольный, будущее страны. Мода тогда была на физиков, вернее, не столько мода, сколько умопомешательство. Конкурс такой же, как сейчас в МГИМО. Tempora mutantur.…

Да и собаки за доской почета вечно лаяли, только это был не питомник, а видимо наоборот, несчастные подопытные животные. Биофаковских лабораторий. Такой же лай вечно слышался в старом здании института травматологии и ортопедии на углу Каблукова-Энгельса.

Людмила Грин добавляет свои воспоминания:

— Почему-то не написали, что в правом здании ТашГУ (если смотреть от Сквера) на первом этаже был химфак, а на третьем мехмат. А еще была студенческая столовая, за углом этого же здания, по-моему, за не существовавшим еще в то время «Уголком» (это я пишу про 1964—1965 годы).

Не успела я ответить, что химфак ТашГУ размещался в отдельном здании, обнаружился Энвер:

— Я поступал в 1965-м, тогда (если смотреть со стороны Сквера) в правом здании были геолфак, биолого-почвенный и, кажется, географак. В левом здании были мехмат, физфак, филологи и, кажется, историки-археологи. У химфака было отдельное здание, не у Сквера, но недалеко. На пары по химии и физхимии мы ходили туда. Кстати, автобусы на хлопок собирались у химфака, ибо там было больше пространства, чем у Сквера. А то, что за углом правого здания была студенческая столовая, — это совершенно верно. «Уголок» был построен перед ней позже. При столовой был знаменитый буфет с сосисками с квашеной капустой и не менее (а может и более) знаменитая буфетчица. Если пройти далее, мимо столовой, будут ворота во двор правого здания ТашГУ. Центровое сооружение во дворе — туалет. Но главное — спортплощадки, тир, учебная буровая установка, кафедра общей геологии. И еще — навес, где готовился замечательный плов. В холодную снежную зиму под тяжестью снега навес рухнул прямо на казан (у меня есть фото этого исторического события).

Могу добавить, что, по моим воспоминаниям, в правом здании была кафедра физвоспитания. Во всяком случае, я ходила туда со справками об освобождении. Больше особых дел я с этой кафедрой не имела. Навес помню хорошо. Мои воспоминания подтверждает Владимир:

— Журфак открыли в 1967 году. Как раз в тот год я поступал в университет и помню, что приемная комиссия работала в левом здании, если смотреть со Сквера. В правом здании, кроме всего прочего, помещался еще и довольно объемный спортзал, в котором занимались студенты, обучавшиеся и не на Сквере. Мы, востфаковцы, приезжали на физру с Хадры, где находилось наше здание. Чудные были времена! Университетская библиотека находилась наискосок через Сквер на улице Куйбышева в прекрасном кирпичном здании дореволюционной постройки. Осенью 1969 года там был пожар, много книг сгорело или промокло. Библиотеку перевели в Вузгородок. А здание после ремонта отдали авиатехникуму, а ныне там находится Вестминстерского университета узбекский филиал.

А я тоже помню библиотеку — там были поразительные вещи! Вплоть до романов Эжена Сю, что тогда было редкостью невообразимой. И здание правда было чудесное! Слава богу, не додумались снести!

Интересно, что мы с филфаковцами не водились, а водились с физиками. Этакая межфакультетская дружба… А два факультета невест между собой по определению дружить не могут!

Сразу за нашим зданием был университет марксизма-ленинизма — большое серо-голубое здание, я внутри ни разу не была, но там преподавала наша любимая семейная учительница истории Лидия Ивановна Суздальцева. Недавно я получила письмо от ее сына, который благодарил меня за память о матери. Это была необыкновенная женщина. Красавица, поразительного ума и знаний. Нам с мужем повезло — мы у нее учились. Он в седьмой школе, я — в пятидесятой.

Напротив университета и была знаменитая городская доска почета. Мраморная между прочим! Маленькой девочкой, только что научившейся читать, я торчала возле этой доски, испытывая терпение несчастной мамы, отказываясь двинуться дальше и громко, на всю улицу, читая фамилии почетных людей. Очень завидно было и обидно, что мои родители не на этой доске почета. По-моему, тогда возле доски почета росли цветочки… Или я ошибаюсь?