Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

— Если это безобразие немедленно не прекратится, я иду к машинисту и передаю по рации, чтобы на первой станции офицеров сняли с поезда за пьянку. Наведите порядок, иначе и вам больше бригадиром не бывать.

Не поверите, но господа офицеры, хоть и лыка не вязали, все же сообразили, чем грозит снятие с поезда, да еще за пьянку. Одно дело тихо надираться в купе, и совсем другое — кутеж с дамой весьма сомнительного вида и поведения. А даме тоже пришлось бы нелегко: она следовала к месту жительства, и всякие трения с законом ей были крайне невыгодны.

Все мгновенно стихло. Остаток ночи мы провели спокойно. Наутро дама опохмелялась и пыталась заигрывать с офицерами, но те шарахались от нее, как черт от ладана. Нужно сказать, что больше ничего подобного не повторялось. Но возникла проблема номер два. И тоже весьма серьезная.

Мы с железнодорожником собрались на совет. И выяснилось, что не я одна напихала золота в лифчик. Сосед вез куда более внушительную жменю золота, якобы переданную ему матерью, чтобы не растащили после ее смерти.

Тактика была такова: он спит полночи, и я — полночи. Потому что мы не знали, едут ли в поезде ее сообщники. Так что продержались мы еще две ночи, ничего, я днем добирала. И железнодорожник тоже. Опять же по очереди. Обошлось. Я счастливый человек, больше с подобными людьми мне сталкиваться не приходилось. Хотя… Говорят, от сумы да от тюрьмы…

Этот рассказ относится к тому давнему времени, когда моему сыну было года два-три, не больше. А он уже путешествовал в Ташкент и обратно. Но, естественно, на одной полке со мной. Нижней.

И так получилось, что в нашем купе оказались женщина с матерью и маленькой дочкой. Девочку возили в Москву на консультацию: у малышки на всю щеку расплылось родимое пятно. Родители очень переживали, девочка милая, хорошая, не капризная, и вот такое несчастье. Бабушка уверяла, что все из-за матери, ставшей свидетельницей пожара. Такую примету я тоже слыхала, но не очень в нее верю. Однако доказательство — налицо.

В Москве сказали, что нужно ждать, пока девочка вырастет и лицо сформируется, иначе одна половина будет развиваться непропорционально. Я все утешала, что станет взрослее, сделают операцию, и все образуется. Образовалось ли?

Ну вот, как известно, до Ташкента — три ночи и два с лишним дня. Первая ночь прошла нормально. Вторая — тоже. А вот на третью…

Я вообще плохо сплю в поезде, а тут заснула и проснулась, как от толчка. Сажусь. Все тихо. Горит ночник над противоположной полкой. Мать и бабушка спят, верхний пассажир спит, девочка сидит на полке и что-то тихо поет, какую-то детскую песенку. На моей полке нет сына.

Я в ужасе осматриваюсь. Нет. Пропал. Дверь заперта. Ребенка нет.

Я не знаю, то ли кричать, то ли бежать к проводнице, то ли не знаю что. Такой кошмар я пережила потом только однажды, когда из дома выглянула в окно, а сына на улице не было. Я обегала все. Я сорвала голос. Выяснилось, что он пошел домой самостоятельно, сел в грузовой лифт, и, поскольку весил не слишком много, лифт унес его на первые этажи. Так он и ездил, пока кто-то не привел его к нашей двери. Где я его и нашла.

Ну вот, я в полном отупении. Не знаю, что делать. И тут случайно смотрю под ноги. На грязном замурзанном коврике мирно спит ребенок. Как?! Почему?! Уложила я его к стенке, сама с краю… Не мог же он перелететь через меня от толчка!

И только потом сообразила: девочка его позвала, он перелез через меня, свалился, хорошо не ушибся, и тут же заснул… слава богу. Живы, здоровы, добрались благополучно.

Сын у меня был ребенком болезненным. Но очень-очень послушным. Я второго такого не знаю. Удивительное дело: если он просил игрушку, и я отвечала, что нет денег (в те времена жили мы, мягко говоря, стесненно), он никогда не закатывал истерик. Нет так нет. Если его ставили у магазина и просили подождать, пока мама выйдет, он стоял. И так далее.

Ездили мы тогда в Ташкент по два раза в год. У меня был дополнительный аспирантский отпуск, чем я широко пользовалась, летела в Ташкент, никуда больше. Никогда — никуда.

Ну и сильнее всего на свете боялась, как бы дитя в дороге не заболело. Сразу представлялись тридцать три несчастья и требования ссадить с поезда больных. Плохо становилось при одной мысли.

Поэтому со мной была водка, которой я старательно протирала все купе, а также руки ребенка. И каких только лекарств с собой ни везла! В общем, шизофрения на выезде!

Дитю было тогда года три. Говорить оно уже умело. А я бдила двадцать четыре часа в сутки, потому что в купе мы ехали вдвоем, и когда подъезжали к Рязани (возвращались из Ташкента), совершенно выбилась из сил. Увидев мое лицо, пассажирка соседнего купе предложила взять ребенка к себе и посоветовала мне немного поспать. Я до того отупела, что безропотно отдала ребенка — сейчас я бы этого ни за что не сделала — и заснула как убитая.

Проснулась — и немедленно к соседям. Все в порядке. Ребенок играет. А соседка мне и говорит:

— Послушайте, как вы его так воспитали? Мы ему мороженое предлагаем, а он говорит: «У меня горло больное, мама не разрешает мороженое», — и есть не стал.

Нужно сказать, я удивилась не меньше этой женщины. Такого я не ожидала. И на месте сына совершенно точно взяла бы мороженое. Так я и сказала, но мне никто не поверил, а муж соседки даже предположил, что я ребенка бью смертным боем и он всего боится. Я пожала плечами, сказала, что он угадал, и утащила ребенка к себе. Спрашиваю, почему мороженое не взял. А он объясняет, что болеть в дороге нельзя и мама плакать будет. Вот так!

А в другой раз он на этом пытался сыграть, хоть было ему года четыре. Опять мы возвращались из Ташкента, и на этот раз в нашем купе на верхней полке ехала молодая девушка, мать которой просила меня присмотреть за ней, видимо, потому, что на противоположных местах ехали два парня — проводники этого же поезда, собрались в отпуск. К их чести нужно сказать, что они сразу же взяли над нами шефство. Девочку не только не обижали, а еще и всячески защищали, про нас с сыном уже и не говорю. Мало того, проводники, те, которые работали в нашем вагоне, дважды варили шурпу. Причем на все наше купе тоже. Клянусь, вкуснее шурпы я не ела. Там были большие молодые картофелины, целиком. Сыроватые, но вкус… Божественный. Ой, вот свезло-то в тот раз!

И вдруг посреди этой благости сыночек, которому ужасно надоело ехать, вдруг заявляет, что у него живот болит.

Я отчетливо помню, как на лбу выступил пот. От страха.

Начинаю обследовать сына.

Аппендицит?!

— Аппендицит, — авторитетно подтверждает деточка.

Я бледнею.

И тут вмешался один из парней, видимо, поняв, что я сейчас натворю глупостей.