Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

— Может, сыграем? — спрашивает он, показывая на какую-то настольную игру, которую я захватила в дорогу.

Негодный мальчишка, немедленно забыв об аппендиците, тянется к игре, и на этом все заканчивается.

— Ну что же вы так сразу всему верите? — укоризненно спрашивает меня он потом. — Не видите, ему скучно.

Какое там «видите»?

Воображение играло и играет со мной злые шутки, тем более, что у меня ярко выраженный «синдром умной Эльзы». Не знаю, есть ли эта болезнь в психиатрии, название и симптомы я придумала самостоятельно. Это когда всегда и во всем видишь худший вариант развития событий. За мной такие вещи водятся, и это знают все мои друзья. Ну умная Эльза, что поделать?!

А доехали мы, как всегда, благополучно.

Ехали мы, как обычно, из Ташкента в Москву. Конец семидесятых. В купе мы с сыном, напротив — узбекская семья: отец, мать, мальчик лет четырех. Приятные спокойные люди. Все прекрасно. Главное — никто не пьет.

И тут по вагону пошли посланцы вагона-ресторана. С кефиром, булками и пакетами с апельсинами.

Сейчас я прерву рассказ. Немного предыстории. Время было такое: самый разгар дружбы между СССР и Кубой. Ни для кого не секрет, что наша страна в прямом смысле слова содержала Кубу. Как-то один мой знакомый, по долгу службы часто ездивший на Кубу, сказал, что на острове никто не желает работать, все лежат на пляже и ждут прибытия очередного советского парохода. Вот тогда все дружно его разгружают и начинают ждать следующего. Не знаю, насколько это было правдой. Но платить за все советские блага кубинцам было почти нечем. Тростниковый сахар. Кубинские сигары, стоившие во всем мире очень дорого, лежали во всех табачных киосках, спроса на них почти не было. В магазине «Гавана» они хранились в таких серебряных ящичках.

И апельсины.

Какие-то умные головы во Внешторге решили облагодетельствовать москвичей по дешевке. Из продажи исчезли все нормальные оранжевые апельсины и появлялись крайне редко. Вместо них на прилавках валялись шары зеленого цвета с вкраплением желтого. Они очень плохо чистились, были сухими и почти безвкусными. У меня сложилось стойкое впечатление, что апельсиновые деревья, с которых их собрали, растут по обочинам дорог и улиц, а плоды просто стряхивают в ящики или подбирают с земли. Ну не могут такие апельсины расти на плантациях!

А тогда только в Москве был апельсиновый центр и рай. В Ташкенте апельсины появлялись редко и исключительно на базаре. Чаще торговали мандаринами. Абхазскими. Апельсины тоже были абхазскими и далекими от совершенства, но все же лучше, чем кубинские.

Вот эти самые кубинские апельсины и разносили по вагону.

Глава семейства в нашем купе этот пакет купил. С трудом очистил апельсин и разрезал (на дольки он не делился) на части по числу присутствующих. Пригласил угощаться. Я из вежливости взяла свою долю, дала сыну. Мужчина стал жевать апельсин, с недоумением покачал головой.

— Почему такие невкусные? — спросил он.

Я стала объяснять, что это кубинские и что их в принципе не стоит покупать, а лучших в Москве сейчас нет.

— Кубииииинские, — повторил он с непередаваемой интонацией в смысле «ну что с них возьмешь, несчастных»…

С тех пор много лет прошло. Но с тех пор в нашей семье при виде чего-то неудобоваримого, невкусного и некачественного принято тянуть с той же непередаваемой интонацией:

— Кубиииииинские, что попишешь…

В те далекие годы поезда из Москвы отходили в 00:05. То есть в пять минут первого ночи. Более идиотского расписания трудно было придумать, потому что не у всех хватало сообразительности понять: 00:05 — это уже завтра. Если билет, скажем, на пятнадцатое марта, необходимо быть на вокзале четырнадцатого. Но бывает так, что приезжают пятнадцатого, в половине двенадцатого ночи, в полной уверенности, что все правильно. Только поезд-то уйдет уже шестнадцатого…

А у меня привычка — приезжать минут за сорок до назначенного времени, боюсь опоздать. Лучше подожду на вокзале или в аэропорту, зато уже на месте.

Приезжаем мы всей семьей: сын и я едем, муж провожает. Заходим в купе. Садимся, раскладываем вещи. Минут через пятнадцать появляется молодая женщина. Предъявляет билет на то же место. Я вежливо говорю, что она опоздала и что теперь придется ей идти к бригадиру и выяснять, что делать. Вместо того, чтобы последовать доброму совету, женщина начинает визжать (в полном смысле слова), требуя, чтобы я убралась. Я спокойно повторяю, что уйти придется ей, следуя известному правилу: кто первый пришел, того и тапки… простите, место.

И тогда она набрасывается на моего мужа:

— Да что вы за мужчина! Женщину обижают, а вы стоите, как ни в чем не бывало!

Ситуация становилась настолько забавной, что я ее поддержала. Сказала, что она права: вместо того, чтобы выбросить из купе свою жену и ребенка ради чужой женщины, он почему-то бездействует.

Муж наконец очнулся и пошел за проводником. Тот появился мгновенно, потребовал наши билеты и объявил прекрасной незнакомке, что она опоздала: ее поезд ушел вчера. Теперь билет можно выбросить. И объяснил даме ее ошибку.

Оба ушли, не знаю, чем кончилось дело. Может, она ему взятку дала. Но привычка приходить заранее укрепилась во мне еще сильнее. На всякий случай. И сработала она еще раз: когда мне пришлось срочно ехать в Ташкент, всего на пять дней и одной.

Зима, билеты продаются без всяких очередей, меня опять провожает муж. Я с небольшой дорожной сумкой ищу свой вагон. Заходим. И ничего не понимаем. Вагон не купейный. Плацкартный. Но это полбеды. Беда в том, что он битком набит дембелями. Одни мужчины, причем все, понятно, уже навеселе.

Проверяем билет. Все правильно. Выдан в купейный вагон, купе номер… Бежать в кассу времени нет. Минут сорок осталось, кто знает, какая там ситуация, пока переберешься с Казанского на Ленинградский.

И тут проводник мудро посоветовал дать ему червонец. Я, конечно, дала.

Ровно через пять минут меня привели в купейный вагон, где я благополучно доехала до места. На этот раз меня не беспокоили даже обычно толпившиеся в коридорах безбилетники.

Помните, что творилось в поездах, проезжавших по территории Казахстана?

Люди использовали поезда в качестве автобусов что ли. Проехал остановку — вышел.

Кто-то ехал на учебу, кто-то домой. Просились в вагоны люди всех возрастов. Выйти из купе было затруднительно, все откидные места были заняты. Кому мест не хватало, сидели на узлах. Тех, кто мог приплатить, сажали в купе на освободившиеся полки. Но я не помню, чтобы на занятых полках кто-то сидел. Только в коридорах и на свободных полках. И чаще всего выходили еще до Ташкента. На подобные вещи закрывало глаза все поездное начальство от бригадира до начальника поезда — очевидно, у проводников хватало ума делиться.