Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

Наверное, сейчас поезда едут полупустыми. Зато на ташкентских авиарейсах нет свободных мест.

Часто ли вам приходилось возвращаться домой? В то место, которое считаете своим настоящим домом?

До сих пор мне везло. Такой дом у меня был. Скоро не будет. Недаром я считаю себя кем-то вроде бомжа. Конечно, бомжей с квартирами и прописками не бывает. Но чем больше изменяется облик Ташкента, чем больше домов и деревьев навсегда стирается с лица земли, тем сильнее растет во мне чувство человека, лишенного корней. Может, я и преувеличиваю. Но в смысле Родины у меня отнято все, что только возможно. И, кажется, так считаю не я одна. Нас много, рассеянных по всему свету, навсегда распростившихся с тем Ташкентом. Родным домом.

Но тогда… Тогда я каждый год, а иногда и дважды в год, если позволял аспирантский отпуск, мчалась в Ташкент. Никуда больше. Только домой.

И тогда я старательно высчитывала сроки, отсчитывая сорок пять дней от дня отпуска. Почему сорок пять? Билеты на обратную дорогу начинали продавать за сорок пять дней до срока. Главное — билеты. Так, чтобы никаких очередей, никакой давки и никаких записей на обратном пути. Слава человеку, распорядившемуся продавать билеты сразу в оба конца!

Теперь можно было спокойно ехать.

Тогда мы с сыном ездили только поездом. По двум причинам: нас ужасно укачивало в самолете, и два билета на поезд обходились дешевле, чем самолетные. И, конечно, странно, но при той кровавой власти скорый шел пятьдесят пять часов. Сейчас, говорят, дольше. И ездят на нем только те, у кого груза много. По-моему, теперь поезд «Ташкент—Москва» вообще не каждый день ходит. Я сужу еще по тому, как забиты самолеты. Сама летаю «Аэрофлотом», хотя с удовольствием летала бы «Хаво Йуллари». Но у них есть один существенный недостаток: нужно добираться по пробкам до аэропорта Домодедово. А «Аэрофлот» летает из Шереметьева, двадцать минут по платной дороге от моего дома. Без пробок. И в самолетах свободных мест не бывает.

Но в те дни я, едва дождавшись счастливого дня, забивала купе чемоданами и сумками с продуктами, которые собирала добрый месяц, причем ухитрялась везти целую головку сыра, килограммов шесть-семь колбасы, несколько килограммов конфет, сливочный сыр «Янтарь» в стаканах, апельсины, бананы, чай со слоном и что еще бог пошлет. Все это на троих — родителей, свекровь и сестру. Впереди ждал изнурительный путь. Изнурительный потому, что делать было абсолютно нечего. Ни вязать, ни читать нельзя, сразу начинается приступ морской болезни. Я сходила с ума от скуки и в буквальном смысле слова считала часы. И то и дело наведывалась к титану, рядом с которым висело расписание станций. Тогда я знала его наизусть. Но хотела проверить, сколько времени осталось до следующей станции.

Наверное те, кто ездил, помнят березки и елочки по обе стороны поезда. Столько зелени и прохладный ветер… Но в какой-то момент все менялось. Начиналась казахстанская полупустыня. Желтая глина, песок, кустики солянки и саксаула, блестящие на солнце белоснежные солончаки, синегалки на проводах, столбики-суслики, жаркое солнце и палящий ветер, казашки со связками рыбы и носков из верблюжьей шерсти, толпы безбилетников в коридорах… Хорошо, если работал кондиционер. В купейных вагонах окна не открывались. Иногда бывало, что ломался, и тогда мы оказывались запертыми в тесном пространстве и задыхались от духоты. Убогие полустанки, пыльные станции, верблюды, босоногие смуглые дети, жара несусветная. Одно-два дерева — больше зелени нет. И бесконечная скука. Для меня не читать двое с лишним суток — худшее наказание. Я не читаю только, когда у меня высокая температура. Хорошо, когда сын подрос, можно было поговорить.

Как я уже писала, в поезде бывало всякое, но никогда ничего катастрофического. Один раз наш «хвост» отцепился и остался в чистом поле, а «нос» умчался вперед. Стоим. Наверное с полчаса стояли. Потом «нос» вернулся, и мы поехали дальше.

Как-то ехали в Москву, и уже после Рязани поезд остановился. Не знаю, как заметил машинист, но рельсы разошлись на стыке. Три часа ждали, пока ремонтники починят…

А вообще все обсуждают, на сколько поезд задержится. Прибытие вовремя — случай редчайший.

Две ночи, два дня. Начинается третий. Весь вагон уже прилип к окнам, в купе и коридоре. А мимо уже плывут поля кукурузы, хлопка, огороды, огороды, огороды… А если весна — маки. Вся земля красная — маки качаются на ветру. И опять огороды и саманные домики.

Граница Ташкента. Поезд сбавляет ход. Проводники требуют сдать белье. Вот оно. Ташсельмаш. ТашМИ. Костел, тогда совсем заброшенный. Как мы в детстве пели: «Томск, Омск, Челябинск, скоро ташкентский вокзал». Вот он, ташкентский вокзал, и толпа встречающих. Меня обычно встречал папа. Тогда, как и сейчас, такси было немного. Но частники находились всегда. И тогда, и сейчас. И от вокзала, впрочем, как и от аэропорта, до нашей улицы было совсем недалеко.

Вот машина обогнула Сквер, свернула на Энгельса, мимо частных домиков, мимо ОДО, мимо Алайского, мимо фирмы «Юлдуз» на Малясова. Еще один поворот — и мы у дома, а на балконе стоит мама. Я дома.

Больше нет мамы. Нет папы. Нет сестры. Нет свекрови.

Нет дома.

Остались могилки на Боткинском и Домбрабадском.

Осталось здание. Скоро разрушат и его.

Остался город с одноименным названием. Но это уже не мой город.

Бомж…

Понимаю, название высокопарное. Тяжкие последствия перевода кучи дамских романов. Слог заразителен. Потом вся в патоке, так и хочется выругаться… Воспитание не позволяет. Кошмар! Но с другой стороны — чистая правда.

Не знаю, дают ли сейчас клятву Гиппократа, но что никто ее держать не думает, это точно. И, как всегда, руководствуясь двумя придуманными не мной словами «ЧТОБЫ ПОМНИЛИ», я очень хочу вспомнить врачей, которые присутствовали не только в моей жизни, но и в жизни моих друзей и знакомых. И это не всегда были знаменитости и светила. В моем рассказе присутствуют самые обыкновенные участковые врачи, и отличало их одно: они помнили и оставались верны клятве Гиппократа. И всю жизнь делали свое дело. Честное слово, для них все-таки на первом месте были не деньги, а пациенты. И они помогали чем могли и как могли, в меру своих знаний и таланта. И вспомните сами, сколько порядочных, верных своему делу врачей вы встретили за свою жизнь. До сих пор я испытываю к ним уважение и благодарность. Это были врачи. Целители.

Спасибо им за все.

И заранее прошу родственников врачей простить меня, если не запомнила имя или отчество. Столько лет прошло, и не всегда удается восстановить оборванные нитки памяти. С другой стороны, меня поразило то, что некоторые родственники наотрез отказывались сказать хотя бы несколько слов о своих достойных дедушках и отцах. Как я ни объясняла, что это память, что люди вспомнят и снова будут благодарны за помощь, лень оказалась сильнее.