Ольга Суркова - Тарковский и я. Дневник пионерки

И я, честно побывав везде и всюду, среди друзей и коллег, в любимом для меня и незабвенном Доме кино, рассказывала всем, кто меня спрашивал о Тарковском, о том же самом драматическом событии в Канне, вынудившем его впервые решиться просить у советских продления визы для работы, которой в Союзе ему явно все равно не дадут.

Но еще мне предстояла волнующая встреча с Арсением Александровичем Тарковским, чтобы сообщить ему о намерениях сына более подробно. Он был в это время уже слаб здоровьем и жил, в сущности, постоянно вместе со своей женой в доме творчества в Переделкине. Моя близкая и любимая старшая подруга Нея Марковна Зоркая тесно общалась с ними и договорилась о нашем визите. К нам присоединилась Алла Демидова (обе крестные моих детей), с которой мы тогда тоже очень дружили, и на ее машине мы втроем отправились в грустный путь. Не слишком приятно и легко было сообщать отцу, что он уже едва ли увидит своего сына…

Конечно, я видела Арсения Александровича раньше, но еще раз поразилась величественности его облика. Он слушал мой рассказ светски сдержанно, только чуть-чуть подрагивали губы, и где-то в глазах затаилось страдание, которое он не хотел демонстрировать. Лицо его, прорезанное очень глубокими выразительными морщинами, оставалось почти неподвижным.

Я снова рассказала ему историю в Канне во всех подробностях, рассказала о сомнениях Андрея, о попытках с его стороны решить вопрос продления визы и воссоединения семьи с советскими властями полюбовно. Но… Все складывалось так, что если на его просьбы никакого положительного ответа не последует, то он будет вынужден остаться. То есть, как Андрею кажется, его вынуждают остаться, не желая вступать с ним в переговоры…

Во время моего рассказа Арсений Александрович кое-что переспрашивал, вздыхал потаенно и как будто иногда ахал. А когда я, наконец, собралась уходить, и он встал со мною прощаться, вдруг разрыдался и буквально упал мне на плечо. Это было так неожиданно и непереносимо горько. Никакие слова ничего не могли к этому добавить.

Мой отъезд из Москвы оказался тоже знаменательным.

Денег в Голландии у меня по-прежнему не было, а потому визу для нас по совету друзей я взяла самую дешевую с тем, чтобы продлить ее в Москве еще на недельку уже за родительские рубли. Это послужило для меня необходимым поводом заявиться в ОВИР, как сейчас помню, в Калашный переулок.

Я отдала паспорт и приготовилась ждать. Но ожидание мое слишком затягивалось, я видела других дам, которые приходили сюда позднее и, получив визу, благополучно удалялись. Я уже начала злиться, когда, наконец, меня позвали в комнату и вместо того, чтобы отдать мне паспорт, попросили подняться на второй этаж к заместителю начальника ОВИРа. Сердце мое захолонуло, и я попыталась заявить, что мне нужен только мой паспорт. Но меня лишь холодно и строго информировали о том, что паспорта здесь нет…

Без большой радости я последовала заданным маршрутом. Я постучала в дверь, меня встретил кругломордый, краснощекий, лысоватый человек. Он очень вежливо поздоровался, предложил мне сесть за стол напротив него и, открыв мое досье, начал задавать вопросы: имя, фамилия, образование или место работы до отъезда. Ответив на пару таких вопросов, я поинтересовалась — зачем меня обо всем этом спрашивать, если все эти данные лежат в его папке. Тогда, мило заулыбавшись, этот человек начал спрашивать меня, хорошо ли мне работается в Голландии, как идут дела у моего мужа, как дела с его живописью… На что я отвечала, что мой теперешний «муж» не живописец, а славист и пытается заниматься театром, но дела наши идут не слишком успешно, хотя я пришла сюда не для того, чтобы жаловаться на свою жизнь…

«Ну, а как устроился тогда ваш бывший муж?» — участливо спросил меня мой Порфирий Петрович. И тут я, не желая, как Раскольников, оказаться той самой бабочкой, которая сама прилетит на огонек, быстро сообразила, что наступление лучший вид обороны, нервно отбарабанив без паузы: «Послушайте, ведь я пришла сюда вовсе не для того, чтобы рассказывать вам о моей личной жизни, которая и без того достаточно сложная, мне не хотелось бы обсуждать ее с вами. Но, если это только вступление, и вы хотите со мной продолжать разговаривать, то сразу предупреждаю вас, что я не намерена ничего с вами обсуждать»…

«То есть вы не собираетесь больше приезжать сюда к вашим родителям?» — спросили меня уже раздраженно с провокационными нотками в голосе.

«Если цена моей визы определяется такого рода сотрудничеством, то можете не сомневаться в том, что не собираюсь», — ответила я наступательно и решительно. И тут, точно преобразившись, с презрительной миной на лице этот начальничек чванливо процедил, как будто брезгливо отодвигая от себя мой паспорт: «Да забирайте свой паспорт, забирайте»…

Надо сказать, что сама я к тому моменту была в такой ярости, что не задумавшись выпалила ему нечто вроде: «Ну, что же? Вы можете гордиться тем, что не позволили лишнюю неделю понаслаждаться старикам своими внуками… Спасибо большое! Это вам зачтется!» И, выскакивая уже из кабинета, я в сердцах сильно шарахнула дверью. В ту же минуту я увидела перед собой нескольких людей, очевидно, ожидавших приема, которые вздрогнули, недоуменно уставившись на меня… А я рванула по лестнице вниз и опрометью понеслась по улице, по каким-то бульварам. В голове стучало: «Зачем я хлопнула дверью? Да, еще при свидетелях… То есть, мне пришьют — оскорбление должностного лица… Какая идиотка… К тому же я здесь с двумя детьми… Что с ними будет…»

С такими мыслями я долетела до Колонного зала, куда меня пригласили на концерт Журбины и где меня ожидал голландец Стефан. Я нервно рассказала ему обо всем случившемся, заручившись его обещаниями, что ежели что произойдет, то он меня не бросит, а побежит в голландское посольство меня спасать. В крайнем случае, детей. У меня, слава Богу, было уже голландское гражданство…

А когда поздно вечером я вернулась домой и рассказала обо всем случившемся моим родителям, то папа сразу сказал, пожертвовав еще парой дней нашего общения: «Оля, рано утром едем за билетом и вечером вы выезжаете, если все будет в порядке»…

Так мы возвращались в Голландию первый раз со своей исторической родины, и я поклялась, что ежели меня еще пустят туда в будущем, то я никогда не поеду сразу с двумя детьми. Ни за что! Если один будет оставаться в Амстердаме, то голландцам будет проще ходатайствовать все о том же юс-соединении семьи… Вот ведь какая навязчивая была тема… Как будто все вертелось по одному и тому же кругу…

Как-то поутру, наверное, в начале июля мне позвонила Лариса из Сан-Григорио, сообщив, что их пресс-конференция по поводу отказа от гражданства уже запланирована на 19 июля в Милане. «Мы исчерпали все возможности получить Тяпу с мамой. Устали ужасно, и вот нашлись нужные люди, которые организовали нам пресс-конференцию. Приезжай! Очень тяжело. Андрей нервничает. Кстати мы, наверное, все-таки уедем в Штаты».