Ольга Суркова - Тарковский и я. Дневник пионерки

Я нацепила на себя блестящие кофточку и брюки в обтяжку, заготовленные к этому торжественному вечеру. Не готова была, как обычно, Лариса. Ее туалет «от мамы» был доставлен кем-то из приезжих в последнюю минуту: синее шелковое платье в пол сложного покроя с черной гипюровой вставкой на груди. Но поскольку наряд этот создавался без примерок, то в последний момент обнаружились какие-то несоответствия. К сожалению, сама я ничего не понимаю в шитье, но других камеристок в далеком зарубежье при Ларисе не оказалось. Так что я старалась изо всех сил, выполняя все более нервозные указания Ларисы что-то ушивать и подшивать прямо на ней. Особенно не заладилось дело на спине. Удивительно, но с Ларисой всегда что-то происходило перед торжественными выходами. В результате они, как правило, опаздывали, но рассчитывать на задержку премьеры не приходилось. Андрей сжимался в нервный комок, пытаясь сражаться в шахматы с компьютером, и все более напряженно и недоуменно выкрикивая что-то вроде: «Лариса, что там у вас происходит? Нет, это невозможно, мы опоздаем, наденьте что-нибудь другое».

«Другое? — взвизгивала Лариса. — Идите один. Я никуда не пойду»… Глаза ее наполнялись слезами негодования и обиды: «Ты видишь, какой он! Ему опять плевать. Но что же делать?»…

Увы, но делать уже на самом деле было совершенно нечего. Так что нужно было на что-то решаться: то есть пришлось что-то закрепить на спине ниткой на живую, чтобы все не свалилось с плеч, а сзади это замечательное сооружение пришлось прикрыть ажурным оренбургским платком. Как говорится, «голь на выдумки хитра». Так что наш торжественный кортеж все-таки двинулся, наконец, в Ковент-Гарден…

Все проходы Ларисы по театру мне, правда, приходилось все время страховать сзади, но все обошлось в лучшем виде. А главное, что премьера прошла блестяще и с огромным успехом. Но об этом уже все известно, и описано, в том числе и в моих более «научных» работах. А в контексте данной истории важно, что в антракте мы успели еще переговорить с приглашенным на премьеру английским издателем «Книги сопоставлений», который назначил нам свидание через день, чтобы уточнить все условия…

Под шквал аплодисментов в финале, когда Андрей выходил на поклоны уже не первый раз, на ту же сцену выпихнули под сурдинку из боковой кулисы и Двигубского, так неожиданно впавшего в немилость… А после спектакля, прежде, чем мы поехали на прием к Аббаде — разумеется уже без Коли (здесь «накладка» не могла бы пройти незамеченной!), я успела отснять Ларису в ее знатном туалете в шикарных интерьерах театра. И она была так значительна, как будто Ермолова…

Прием у Аббаде был, как и должно, роскошный, и домой мы вернулись с таким количеством цветов, что, заставив все вазы, еще огромную груду свалили в ванну, наполненную водой…

Не знала я, что следующее утро окажется таким значительным для всей моей будущей жизни и взаимоотношений с Тарковским…

Едва мы продрали глаза и очухались, как раздался звонок в дверь. Хозяев уже не было дома, а я отправилась открывать дверь. Я увидела перед собой крупную женщину Ларисиных размеров и рядом с ней мелковатого, курчавого, сравнительно молодого человека в потертом синем костюмчике. Опять же сходный масштаб этой пары с парой Тарковских…

Следом за мной у порога появилась и Лариса, а на заднем плане возник Андрей. Незнакомка обратилась к нам заискивающе и подобострастно на хорошем русском языке с акцентом: «Вот это мой русский друг, который обещал немецкому журналу интервью с господином Тарковским», — начала она, указывая на своего молчаливого спутника…

— Что за наглость? Почему они сюда пришли? Закройте дверь! — резко сказал Андрей, туг же развернувшись к лестнице, ведущей наверх.

— Ольга, закрой дверь, — сказала Лариса, удаляясь следом за Андреем.

Извинившись, я собралась выполнить полученное указание, но, увы, не так поспешно, как велели Тарковские… Указывая мелодраматическим жестом на своего спутника, дама обратилась ко мне с текстом, взывающим о помощи к рядом стоящему страдальцу, не позволившим мне хлопнуть дверью перед их носом. Дама взывала к моему состраданию: «Кто вы? Вы, наверное, русская? Ах, может быть, вы тоже эмигрантка, как он? Мы из Берлина. И, представьте себе, что у этого человека есть первый шанс напечататься в немецкой прессе, и он уже обещал интервью с Тарковским. Ему так трудно! Публикация может стать началом его будущего, а если он обманет редакцию и ничего не привезет? Это конец! Умоляю, сделайте что-нибудь, уговорите его …»

Я понимала, что судьба этого несчастного оказалась теперь почему-то в моих руках. Но я знала уже давно, что уговорить нашего все более ершистого Тарковского невозможно, тем более, когда к нему осмелились прийти без звонка, запанибратски, да еще какой-то эмигрант, которых Тарковский пока чурался, как чумы. Приходилось «из сострадания» принимать удар на себя. Действительно, было жалко какого-то замурзаного человека с вековечной грустью в глазах. Тоже мне еще журналист! Но кушать-то всем надо! А потому я сказала: «Я понимаю. Это действительно серьезно. Но, к сожалению, я ничего не могу сделать с Тарковским. Уговорить его невозможно».

Дама смотрела на меня умоляющие. Глаза ее наполнялись слезами: «Но что же делать?» Действительно, задумалась я на мгновение в тоске, что делать и кто будет во всем виноват, если этот несчастный умрет под забором? Я не хочу быть виновной в его гибели, а потому вдруг заверила: «ну, ничего, если это так важно, то я могу ответить на все ваши вопросы, так как долго работаю с Тарковским и знаю, что он обычно отвечает. Назначайте свидание и, если мне удастся смыться под видом осмотра Лондона, то я подойду». Место встречи было назначено, теперь оставалось только улизнуть, так как в таких поездках я не расставалась с Тарковскими или они не расставались со мной. Так что мне пришлось изобрести какую-то историю осмотра Лондона, неинтересную Ларисе, чтобы выйти на помощь еще одному, вновь объявившемуся страдальцу из России.

Когда мы встретились, то мои собеседники представились мне Кристианой Бертончини и Натаном Федоровским. Было ощущение, что они в близких отношениях. А далее, помимо подробного разговора о «Борисе Годунове» и эволюции постоянных тем Тарковского, в которых я ему полностью отчиталась, мы болтали обо всем, всяком и разном, включая тяготы эмигрантской жизни. Я рассказывала о долгом сотрудничестве с Тарковским, особенностях наших взаимоотношений, связанных к тому же нашей книжкой.

«Какая книжка?» — заинтересовались они. И тут я дала полную информацию, поведав, что сейчас, к счастью, уже найден первый издатель в Лондоне, с которым мы завтра встречаемся. «А в Германии вы не хотите издать книгу? — спросила Бертончини. — Ведь я как раз связана с издательствами». Нет. Андрей рассказывал мне, что в Германии у нас тоже уже есть издатель, как раз тоже в Берлине, куда он собирается ехать. «Как жалко», — сказала Бертончини, прощаясь. И с Натаном мы расстались лучшими друзьями. Право, какие милые люди…