Иэн Бостридж - «Зимний путь» Шуберта: анатомия одержимости

Каспар Давид Фридрих, «Егерь в лесу». Рисунок, 1814

Что можно сказать о воронах? Они принадлежат к семейству вороновых, к отряду воробьинообразных, Passeriformes , – певчим птицам, или, точнее, воробьиным. Большой подкласс вороновых, около трети, составляют так называемые настоящие вороны – грачи, вóроны, галки и вороны. Даже из формального наименования видно, что различия не так велики, особенно между воронами и вóронами. Последние принадлежат к семейству ворон, первые, наоборот, к виду Corvus , что буквально на латыни означает «вóрон». Большего или меньшего размера, более или менее склонные к стайной жизни, несходные по тону полёта и крику, «черноперые птицы вида Corvus населяют почти все обитаемые части суши», – писал в 1926 году американский натуралист Фрэнк Уорн. «Различаясь до некоторой степени размером и повадками в разных областях, климатах и в естественных средах разного рода, эти птицы, как правило, сохраняют один и тот же цвет, чёрный с лоском, и, зовись они воронами, вóронами, галками или грачами, их всюду отличают от других инстинктивная хитрость, осмотрительность, ум и находчивость». И современные исследователи признают за воронами замечательный ум: по соотношению объёма головного мозга и общего объёма тела они ближе к приматами, чем к другим птицам. Уже во времена Плиния Старшего отмечались вороньи хитрость, способность подражать человеческой речи и изобретательность в сложных ситуациях. История из Плиния о вороне, бросавшей камни в кувшин, чтобы уровень воды поднялся и можно было пить, встречается также у Эзопа. Вороны жили вблизи человеческих поселений с незапамятных времен, их упоминание в мифах отражает этот факт. Они появляются в Библии, где Ной выпускает ворона как вестника из ковчега, вóроны приносят пищу Илии в пустыне, и в норвежском фольклоре. Коренные жители Северной Америки называли племена по тотему ворона. Александр Великий неразумно пренебрег предостережениями прорицателей, когда наткнулся на стаю умиравших ворон у ворот Вавилона. Кажется, во всех культурах мы найдём багаж рассказов о воронах и их мудрости. Своей древностью впечатляют наскальные изображения мертвого охотника и, по всей вероятности, вороньей головы в пещере Ласко.

Два мифа о воронах наиболее прямо соотносятся с «Зимним путём». Две такие птицы были у Одина, Хугин и Мунин, они сидели на его плечах или летали по свету, чтобы принести вести отцу богов. Их имена означают «мысль» и «память». Еще ближе стоит Овидий с рассказом о вороне, которая рассказала Аполлону, богу-музыканту, о том, что его возлюбленная, Коронида, неверна ему. Аполлон убил её, но затем, полный раскаяния, «возненавидел… птицу – вестницу зла» и «ворону он воспретил… меж белых птиц оставаться» [34] Перевод С. Шервинского. Овидий Газон, П. . Ворон-падальщик, с лёгкой руки Овидия, назван теперь Corvus corone .

В особенности ассоциировались с воронами и вóронами поля сражений и виселицы, они – спутники смерти. В «Мальтийском еврее» Кристофера Марло, драматурга, чьего «Доктора Фауста» Вильгельм Мюллер перевёл на немецкий язык, говорится:

Стая воронов означала «злобу», скопище ворон – «убийство». В литературе XIX века наиболее прославился ворон из одноименного стихотворения Эдгара По (1845). Скорбящего влюбленного навещает ворон, чьё единственное слово «Никогда» доводит того до безумия. Стихотворение заканчивается словами:

Неважно, проводили ли Мюллер или Шуберт строгое, правильное орнитологическое разграничение между воронами и вóронами (вóроны больше, их крик громче, они дольше парят в воздухе, они «степеннее», как выразился один автор на этот счет). Вороновые уже появлялись пару раз в «Зимнем пути»: это они комично сбрасывали снег на голову скитальцу в «Воспоминании» («Вороны кидались снежками и градом/В мою шляпу с каждого дома»), издавали недобрый хриплый крик утром в «Весеннем сне» («Было холодно и темно,/Вóроны каркали на крыше»). Теперь речь идет, как видно, о вороне-одиночке, птице-падальщике, Corvus corone . У неё много значений, и они углубляют наше понимание несчастий героя. Эта птица равна самой себе и представляет другого или другое: одинокого влюбленного и коварного предателя, вестника смерти и насмешку над верностью. Вороны птицы малоблагородные, и наша птица, прежде всего, отщепенец, как и сам герой. Наше внимание по мере развертывания цикла сосредотачивается на отчуждении почти до анонимности. В конце цикла двойник вернется: удивительное животное ( wunderliches Tier ) превратится в «удивительного старика» ( wunderlicher Alter ) в песне «Шарманщик». Можно не сомневаться, что игра шарманки не менее уродлива, чем вороний крик. Может быть, чего-то мы и слышим в трудном диссонансе, когда ля-бемоль в голосовой партии накладывается на ля в фортепьянной. Это место, где в конце стихотворения говорится о верности до гроба. Начиная отсюда, и голос, и инструмент спускаются на землю с высоты неземных тонов, начинавших песню. Связь между скитальцем и его спутницей рвётся, птица исчезает, и горькое лирическое заключение дублируется звуками фортепьяно. Даже верность вороны оказалась обманчивой.