Иоанна Ольчак-Роникер - Корчак. Опыт биографии

Воспитанник Дома сирот Самуэль Гоголь вспоминал:

Когда первого сентября началась война, мы не знали об этом. Мы были во дворе перед домом, когда появилось много самолетов. Мы приветствовали их радостными криками: «Наши самолеты!..» Вдруг началась страшная бомбежка. Война! {362} 362 Samuel Gogol, W życiu towarzyszy mi Korczak, w: Wspomnienia o Januszu Korczaku, dz. cyt., s. 86 – 87.

Была пятница. Ранним утром первые бомбы упали на Варшаву. В утреннем коммюнике радио сообщило, что немецкие войска напали на Польшу. Днем по городу расклеили обращение президента республики Игнация Мосцицкого: «Сегодня ночью наш вечный враг совершил нападение на Польское Государство, о чем я заявляю перед Богом и историей…» На следующий день налеты повторились: на рассвете, днем и вечером. Радиосообщение «Объявляю воздушную тревогу по Варшаве» раздавалось каждые несколько минут. Чтобы оконные стекла не вылетели, их оклеивали полосками бумаги. Стекла вылетали вместе с рамами. Витрины магазинов обкладывали мешками с песком. Делали запасы еды. Паники не было.

В первые дни сентября на Дом сирот упало семь снарядов. Пострадала мансарда, где на протяжении двадцати семи лет жил Доктор. Были и другие, менее серьезные повреждения, но дом уцелел, и с детьми ничего не случилось. Этим Дом был обязан, в частности, Юзефу Штокману, человеку из самой близкой интернату семьи. Когда-то воспитанник, потом работник Дома, он женился на бывшей воспитаннице и тоже работнице, Руже Азрилевич, у них родилась дочь Ромця, которую все обожали. Корчак называл ее внучкой. Юзек, назначенный комендантом противовоздушной обороны, дни и ночи проводил на крыше. Благодаря его бдительности бомбы удавалось вовремя гасить. За свое усердие он заплатил тяжелым воспалением легких.

Самуэль Гоголь рассказывал:

В спокойные часы мы спали в спальне, когда была сильная бомбежка – в ванной комнате. Кормили нас регулярно, но в школу мы не ходили. Пережили две недели тяжелых бомбежек. Одну из них я никогда не забуду. Мы сидели в столовой, вдруг начинают падать бомбы. Корчак вышел во двор. А тут: «бам – банг» – весь дом дрожит, сам фундамент. Мы все спрятались под столами, у нас даже и в мыслях не было спускаться. Не прошло и двух минут, как Корчак уже стоял в столовой у входной двери. Он сказал со свойственным ему спокойствием: «Можете есть дальше. Ничего не случилось. Больше я не выйду без шапки – с самолетов уже видели мою лысину…» {363} 363 Samuel Gogol, W życiu towarzyszy mi Korczak, w: Wspomnienia o Januszu Korczaku, dz. cyt., s. 87.

В подвале устроили убежище, куда все спускались, когда начинался налет. Стефания Вильчинская, которая, ведомая материнским инстинктом, за четыре месяца до того вернулась в Варшаву, организовала в подвале перевязочный пункт. Туда приносили раненых, приходили перепуганные, полубезумные люди, потерявшие при бомбежке дом и родных. Пани Стефа и Доктор перевязывали, успокаивали, помогали тем, кому еще можно было помочь. Воспитанники сами заботились о том, чтобы жизнь текла в относительном порядке. Канализация не работала, поэтому мальчики черпали воду из ближайших колодцев. Девочки оттирали окровавленные полы, стирали, кормили раненых, смотрели за младшими детьми.

Корчак поначалу надеялся, что сможет бороться с оружием в руках. Когда объявили мобилизацию, он заказал у портного с Нового Свята офицерский мундир. Его не приняли в армию из-за возраста. Несмотря на это, он каждый день ходил в военной форме. Не ходил. Летал. Успевал одновременно побывать в десятках мест.

Под гул летящих с неба бомб и рвущихся артиллерийских снарядов он бегает в своем мундире по улицам Варшавы, каждый день, подвергаясь смертельной опасности, совершает далекие пешие прогулки от Крохмальной до Средместья. Поднимает с мостовой потерявшихся, испуганных, зачастую раненых детей, несет их в опекунские и перевязочные пункты <���…>. Этот усталый старик в первые дни сентября 1939 года производит впечатление человека упоенного, разгоряченного отвагой и верой – вплоть до безумия {364} 364 Hanna Mortkowicz-Olczakowa, Janusz Korczak, Warszawa 1962, dz. cyt., s. 221. .

Все, кто встречал тогда Доктора, запомнили его эйфорическое состояние. Он повторял, что творящийся вокруг апокалипсис – это шанс на возрождение. В огне пожаров, в море крови и страданий, как в алхимическом тигле, людские характеры переплавятся в благородную руду. Тот, кто сдаст экзамен на героизм и жертвенность, – переродится морально и построит лучший мир. Эти слова, записанные современниками Корчака, могут показаться бредом человека, пребывающего в состоянии шока. Но они обретают глубинный смысл, если вспомнить о многолетних духовных исканиях Корчака. Если отыскать в его речах мистическую уверенность в том, что нужно похоронить старую жизнь, чтобы настала новая.

Люди нуждались в близости, их переполняла отчаянная бравада. Они постоянно встречались друг с другом. Преодолевали километры, чтобы зайти в гости, узнать, что у кого творится. Первые бомбы, сброшенные на город, сорвали крышу дома на улице Окульник, где мы жили втроем: бабушка, мама и я. Поэтому мы переехали в помещение на первом этаже книжного магазина на Мазовецкой, 12. Там с утра до вечера сидели знакомые, Корчак приходил к нам каждые несколько дней.

Как-то раз он принес к нам в магазин мальчика, которого встретил, бредущего босиком по улице, засыпанной стеклом. Мы напоили его чаем, а потом пан Доктор отправился искать ему какую-нибудь обувь в разбитых снарядами окрестных магазинах {365} 365 Hanna Mortkowicz-Olczakowa, “Trzeba pamiętać o różach, kiedy płoną lasy”, w: Wspomnienia o Januszu Korczaku, dz. cyt., s. 250. .

Первая неделя войны повергла варшавян в состояние, подобное кошмарному сну, в котором человек переживает катастрофу и знает, что спастись можно, лишь проснувшись, но проснуться нельзя. Это был не сон. Горели дома, куда попали зажигательные бомбы, с фронта привозили первые эшелоны с ранеными, из западных воеводств прибывали толпы эвакуированных, бесконечные потоки людей бежали от немцев на восток по мостам Кербедза и Понятовского.

Во вторник вечером, пятого сентября, Варшаву покинул президент Игнаций Мосцицкий. В ночь с шестого на седьмое сентября Роман Умястовский, глава отдела пропаганды в штабе главнокомандующего, маршала Эдварда Рыдза-Смиглого, призвал гражданское население строить баррикады и защитные сооружения и отдал приказ: все мужчины, годные к ношению оружия, должны двинуться на восток, где они вступят в ряды армии. Около двух часов ночи польское правительство эвакуировалось из города. До этого радиостанция «Варшава I», расположенная в Рашине, уничтожила свое оборудование, чтобы оно не попало в руки врага. Тысячи мужчин, послушных приказу Умястовского, ушли из города. Те, кто остался, начали строить баррикады, укрепления и копать противотанковые рвы.