Иоанна Ольчак-Роникер - Корчак. Опыт биографии

Корчак пытался это объяснить в последних фразах письма:

Дорогой Юзек, я родился, черт меня возьми, человеком чувств, и это мне страшно мешает, но, зная своего врага в себе, я научился его стеречь. Я не пренебрег встречей с Вами, но – испугался ее {333} 333 List Janusza Korczaka do Józefa Arnona, 5 XII 1934, w: Janusz Korczak, Dzieła, t. 14, wol. 2, s. 189. .

В письмах к Арнону он позволял себе чрезвычайно личные интонации, которые выдавали растущую усталость и горечь. Должно быть, он уже тогда обдумывал мысль, что так пугала его. Чувствовал искушение бросить мучительную варшавскую жизнь и переселиться в библейские пейзажи, заботиться о здоровых, веселых еврейских детях, осуществить юношескую мечту о «школе жизни» среди зелени. Но эмигрировать – это значило бы дезертировать с работы, которую он добровольно взял на себя. Отречься от всего, что любил. Языка, пейзажа, друзей, Варшавы. Прекратить писать на польском. Начать все сначала? Невозможно. И все же…

Во второй раз он поехал в Палестину в июле 1936 года. Стефания Вильчинская в письме к Фейге Лифшиц сообщала: «Если все пойдет нормально, он должен прибыть двадцатого июля, в семь утра, – в Хайфу, на пароходе «Полония», II классом – ужинать, если не обедать, будет уже в Эйн-Хароде, в красиво выбеленной столовой» {334} 334 List Stefanii Wilczyńskiej do Fejgi Lifszyc, 9 VII 1936, cyt. za: Janusz Korczak, Dzieła, t. 14, wol. 1, s. 304. Из третьей поездки в Палестину Вильчинская вернулась в апреле 1936 года. . Он приплыл девятнадцатого июля, в воскресенье утром. Накануне корабельный врач Александр Фербер писал жене:

На Средиземном море. (Ночь перед прибытием в Хайфу.) Над морем повисли тучи, заслонившие горизонт, а над ними так ясно мерцают звезды. Около часа мы с д-ром Корчаком стояли у борта <���…>, глядя то в море, то в небо, он рассказывал мне разные истории о людях, случаях <���…>, которые пережил {335} 335 List Aleksandra Ferbera do Estery Ferberowej, 18 VII 1936, cyt. za: Janusz Korczak, Dzieła, t. 14, wol. 1, s. 302. .

Тогда мир был мал и полон знакомых. Тот корабельный врач был сыном Цецилии Фербер, участницы общества «Помощь сиротам», той самой, что порекомендовала Доктору в качестве секретаря молодого стенографа Игоря Абрамова.

Александр Фербер добросовестно докладывал жене: «Я проводил д-ра Корчака до таможни, кто-то кому-то его поручил, словом – его встречал какой-то молодой человек. Доктор не хотел ждать багажа (ему обещали прислать багаж в Эйн-Харод), взял чемоданчик и ушел» {336} 336 List Aleksandra Ferbera do Estery Ferberowej, 19 VII 1936, cyt. za: Janusz Korczak, Dzieła, t. 14, wol. 1, s. 304. . Вот «весь он», как говорили в довоенные годы польские евреи. Упрямый и нетерпеливый, не выносивший никакой зависимости. Тот молодой человек, что его ждал, – наверняка Хаим Бибер, муж Фейги Лифшиц. Но Корчак справлялся и без всякой опеки. В палестинских заметках он запечатлел одну из своих одиноких прогулок от вокзала до дома в кибуце: километр под гору с тяжелым чемоданом, в знойный полдень. Он перехитрил природу. Дожидался, когда облако заслонит солнце, и тогда быстрым шагом направлялся к ближайшему строению. Снова ждал тени. Снова шел. Он очень гордился собой, когда достиг цели.

Во время второй палестинской поездки, которая продолжалась шесть недель, он осмотрел гораздо больше мест, чем в предыдущий раз. Побывал в Тель-Авиве, Хайфе, Иерусалиме. Посещал разные кибуцы. Встречался со многими людьми. Исписал двенадцать блокнотов. Приехав в Варшаву, прочел несколько лекций, из которых можно понять, каким внимательным и проницательным наблюдателем он был. Доктор видел все. Трагическую невозможность уладить арабо-еврейский конфликт и трудное, опасное соседство еврейских кибуцев с враждебной арабской деревней. Героические усилия, которые предпринимают евреи, ведя хозяйство, строя шоссе, сажая леса. И досаду эмигранта: «Что бы могло получиться, если бы в Польшу вложить столько труда, сколько мы – сюда» {337} 337 Janusz Korczak, , w: Dzieła, t. 14, wol. 2, s. 123. . Его восхищала красота и свобода сильных, смуглых детей, рожденных в Палестине. В нем отзывалась болью тоска их родителей и дедов по Старому Свету, по сосновому лесу под Отвоцком – и вздох: «Вот бы еще раз перед смертью съесть тарелочку малины» {338} 338 Janusz Korczak, , w: Dzieła, t. 14, wol. 2, s. 132. .

Он отправил в Палестину четырнадцать писем и более тридцати открыток с благодарностями за разговоры и гостеприимство. Адресаты, которые стосковались по Польше и тяжело переживали первые годы эмиграции, относились к листкам, заполненным его ровным каллиграфическим почерком, как к реликвии, благоговейно хранили их.

Благодаря этой переписке можно проследить ухудшавшееся душевное состояние Корчака. Он писал Эстере Будко:

Я никогда не чувствовал тесной связи с жизнью. Она текла как-то мимо меня. С ранней молодости я чувствовал себя и серым, и ненужным; что удивительного, что сейчас это чувство усилилось? Считаю не дни, а прожитые часы. Поездка в Палестину была, верно, последним моим усилием – теперь уже ничего нет. – Верю в будущее человечества, если бы сохранил наивное понимание Бога, то непременно молился бы, или приблизил бы миг освобождения; ведь мир страдает, а прежде всего дети. <���…> Ребенок играет решающую роль в духовном возрождении человека. Я уверен в этом. Я хотел, но не сумел сыграть роль в этом важнейшем деле жизни. – Больно подводить итоги собственных усилий {339} 339 List Janusza Korczaka do Estery Budko, 9 XII 1936, w: Janusz Korczak, Dzieła, t. 14, wol. 2, s. 208. .

Якубу Кутальчуку, бывшему бурсисту:

О Доме сирот и о себе лучше не буду писать. Невесело. – Может, я слишком верил в свои силы, может, амбиция или воображение занесли меня; но жизненные итоги разочаровали, если не полное банкротство, то лишь незначительное преимущество со стороны достигнутого {340} 340 List Janusza Korczaka do Jakuba Kutalczuka, 26 XII 1936, w: Janusz Korczak, Dzieła, t. 14, wol. 2, s. 210. .

Особенно острый психологический кризис он пережил весной 1937 года. В марте послал отчаянное письмо палестинским друзьям, Лихтенштайнам:

После депрессии, длившейся несколько месяцев, – я принял решение в последний раз попытаться провести последние годы остаток жизни в Палестине, пока что в Иерусалим, там – учить иврит, чтобы через год переехать в кибуц. У меня есть только тысяча злотых.

Из семьи у меня осталась только сестра; у нее есть несколько тысяч злотых; зная языки, она сможет здесь продержаться. Сам я, уезжая в неизвестность, хотел бы только знать, что эта небольшая сумма позволит (как?) что-то предпринять. <���…> Мой отъезд должен произойти через месяц, потому что дольшего пребывания в неизвестности я не вынесу.

Если я обращаюсь к вам с этим своим делом, то потому, что вы оба так деликатно и доброжелательно – оказали мне помощь {341} 341 List Janusza Korczaka do pani Lichtensztajn i jej męża Josifa, 29 III 1937, w: Janusz Korczak, Dzieła, t. 14, wol. 2, s. 210 – 211. .