Иоанна Ольчак-Роникер - Корчак. Опыт биографии

На фоне темной улицы виднелись освещенные прожекторами, вытесанные из свежей древесины доски ворот гетто, отделявшие нас от свободных людей {385} 385 Władysław Szpilman, Pianista. Warszawskie wspomnienia 1939-1945, Kraków 2001, s. 45. .

В течение последующих десяти дней поляки могли входить в гетто без пропусков. Эммануэль Рингельблюм записал, что они приносили хлеб своим еврейским друзьям. Тем, кого вынудили переселиться, поляки присылали цветы.

Корчак вернулся к своим в начале декабря. Позднее он хвастался, что в заключении сдал экзамен на здоровье. «Несмотря на изнурительные условия жизни, я ни разу не болел, не обращался к врачу, ни разу не просил освобождения от гимнастики, которой в ужасе избегали даже мои молодые товарищи» {386} 386 Janusz Korczak, Podanie do Biura Personalnego Rady Żydowskiej, dz. cyt. .

В действительности он уже тогда чувствовал себя очень плохо. Как с ним обращались? Сильно ли мучили? Неизвестно. Через несколько недель состоялось заседание суда, на котором его приговорили к штрафу: «Три тысячи или пять тысяч – не помню». У него не было денег, но немецкие врачи на суде добились, чтобы ввиду плохого состояния здоровья его выпустили под залог, который заплатили его бывшие воспитанники: Беньямин Цукер, Гарри Калишер и Бурштын. По другой версии, залог по просьбе Адама Чернякова заплатили двое состоятельных коллаборационистов: Давид Штернфельд и Абрам Ганцвайх. Видимо, позже Черняков хотел вернуть им деньги, но те не взяли.

Суд назначил штраф с рассрочкой выплаты – по пятьсот злотых в месяц. Польский «темно-синий» полицейский доставил Корчаку решение суда лишь через несколько недель, объяснив, что не мог дольше задерживать извещение. По словам Стеллы Элиасберг, Корчак решил не выплачивать штраф. «Пусть сами придут и возьмут, у меня денег нет, сиротских не трону и подарков не приму» {387} 387 Stella Eliasbergowa, Czas zagłady, w: Wspomnienia o Januszu Korczaku, dz. cyt., s. 255. . Но эта история не давала ему покоя до конца жизни.

Михал Зильберберг писал, что Корчак, выйдя из тюрьмы, сразу же приказал замуровать главный вход в дом на Хлодной.

Нам это казалось чудачеством, но он хотел как можно сильнее отгородиться от немцев. Выйдя из тюрьмы, очень встревоженный, он просто-таки боялся собственной тени. А наш дом находился у самой границы гетто, немцы были близко {388} 388 .

Боялся? Или, скорее, хотел уберечь детей от контактов с улицей, спастись от постоянных визитов людей, штурмовавших двери с просьбами о помощи, в которой приходилось отказывать. Он мечтал, что в закрытом анклаве приюта им удастся пережить самые тяжелые времена.

Стелла Элиасберг писала:

На Хлодной жизнь детей была прекрасно организована; вместо школы – приходящие учителя, а также уроки Корчака. Ежедневные занятия: швейная мастерская, кружок полезных развлечений, кукольный театр, любительские спектакли для наших воспитанников, их семей и для детей из других учреждений. Главным организатором была п. Клима Крымко, после войны – руководительница варшавского театра для детей. В дни торжеств, когда в синагогу уже нельзя было прийти, траурные службы по погибшим проводились в Доме сирот {389} 389 Stella Eliasbergowa, Czas zagłady, tamże, s. 255. .

Она не вспоминала о том, сколько понадобилось усилий, чтобы раздобыть средства на содержание воспитанников, число которых вскоре выросло от ста пятидесяти до двухсот. Жители гетто получали продовольственные пайки на двести-триста калорий в день. Минимум, необходимый для работы человеческого организма, – две тысячи четыреста калорий. Поэтому Доктор, приходя в еврейские общественные организации, в зажиточные или влиятельные семьи, уговаривал, просил, умолял дать хлеба, крупы, картофеля для своих подопечных.

Доктор Мечислав Ковальский, тогда – Кон, работавший в Отделе здоровья при Еврейском совете, описывал:

В мой кабинет вошел невысокий, стройный, немного сутулый пожилой человек, с лицом, покрытым морщинами, с небольшой рыжевато-седой бородой и необычайно добрыми, вызывающими доверие глазами. Безо всяких предисловий он рассказал, что детям не хватает всего: еды, белья, лекарств, но прямо сейчас нужнее всего мыло. Мне удалось достать немного мыла, и с тех пор Корчак появлялся у меня довольно часто, но надолго не задерживался. Он всегда спешил, никогда не говорил о себе… {390} 390 Mieczysław Kowalski, Niepokorny, tamże, s. 279.

В январе 1941 года жители нескольких гетто в варшавском округе получили приказ прибыть в Варшаву. Пешком, на извозчике, кто как хочет. Окрестные гетто подлежали ликвидации. Скрывавшиеся евреи – расстрелу. И вот в Варшаву стали стекаться тысячи изгнанников из Седлец, Ловича, Гуры Кальварии, Минска Мазовецкого. Тем, кто оказывал им помощь или прятал, грозила смертная казнь. Прушков, Пястов, Жбикувек, Миланувек, Подкова Лесьна – эти городки под Варшавой надлежало очистить от евреев. Именно там случайно встреченные люди, невзирая на смертельную опасность, прятали моих бабушку, мать и меня. И там же другие люди бежали на полицейские посты с доносами. Поэтому мы так часто меняли место жительства. Но уцелели, и никто не погиб из-за нас.

Даже думать не могу о том, что было бы, если бы моим бабке и матери не хватило решительности и они предпочли бы слишком хорошо знакомой мýке – жизни в укрытии – мýку незнакомую: жизнь в гетто.

15 мая 1941 года комиссаром закрытого района Варшавы стал Хайнц Ауэрсвальд. В первых разговорах с Адамом Черняковым он сообщил, что план гетто ему не нравится; это предвещало изменение границ. Настроения и прогнозы становились все мрачнее. Самой трудной задачей Доктора, помимо того чтобы обеспечивать детей едой, было не давать им впасть в апатию, которая лишает воли к жизни.

1 июня 1942 года – тринадцатая годовщина смерти доктора Исаака Элиасберга, сооснователя Дома сирот и многолетнего сотрудника Дома. Корчак хотел, чтобы в этот день на могиле друга на еврейском кладбище прошла церемония освящения знамени, созданного в первые месяцы оккупации. Освящение состоялось через неделю, 8 июня. До этого Доктору пришлось перенести болезненную операцию на давно мучившей его, запущенной язве возле лопатки. Стелла Элиасберг писала:

Еще издалека была видна длинная череда детей, идущих парами, в нарядной одежде. Во главе шествия – персонал и Доктор, сгорбленный, с повязкой на шее, в куртке, накинутой на плечи. Старшие мальчики несли знамя <���…>. Доктор нес маленькие свитки Торы. То было трогательное зрелище. На могиле моего мужа Доктор начал речь. <���…> Хор сирот спел разученные по случаю песни, после чего Доктор обратился к детям, чтобы те, кто хочет, дали клятву, держа руку на Торе, что будут жить в любви к людям, ради справедливости, правды и труда. Клятву дали все {391} 391 Stella Eliasbergowa, Czas zagłady, tamże, s. 257. .