Иоанна Ольчак-Роникер - Корчак. Опыт биографии

– Если вы скажете еще одно слово, ничего не дам. – Война, понимаете вы? Даю вам на неделю. <���…>

Подумал оставить матери сто рублей. Зашел в книжный магазин, чтобы получить хотя бы обещание, что в случае необходимости она сможет обратиться.

Морткович без единого слова, ни минуты не колеблясь, – тотчас же выплатил все сто рублей» {149} 149 Janusz Korczak, w: Pisarze i artyści o swoim wydawcy. Głosy kolegów i towarzyszów pracy, “Przegląd Księgarski” 1931, nr 17, w: Dzieła, t. 14, wol. 1, s. 35. .

Теперь Доктору стало спокойнее за мать, но он продолжал волноваться о детском доме. Панна Стефа убеждала его, что все будет хорошо. Война продлится самое большее пару месяцев. Он не верил. Написал о своей тревоге Эстерке Вайнтрауб, любимой воспитаннице Вильчинской, которая училась в Швейцарии. Впоследствии он не мог себе простить, что обратился к ней.

Поручик царской армии Генрих Иосифович Гольдшмит уезжал со своей дивизией с варшавского Петербургского вокзала в направлении Герцогства Прусского (сейчас – территория Мазурского Приозерья, которая тогда принадлежала Германии и длинной полосой заходила в глубь Российской империи). На лесистые, полные озер просторы во второй половине августа вступили две русские армии: первая, под предводительством генерала Пауля фон Ренненкампфа, – со стороны Вильны; вторая, во главе с генералом Александром Самсоновым, – со стороны Мазовше. Корчак служил в самсоновской армии. Он не был фронтовым врачом и потому не стал свидетелем страшной битвы под Танненбергом, длившейся с двадцать третьего по двадцать девятое августа и окончившейся поражением русских. Тогдашний Танненберг сегодня являет собой скромную мазурскую деревню Стембарк возле Ольштынека, в пятнадцати километрах от поля битвы.

На этом поле полегло несколько десятков тысяч солдат русской армии, многие из них были поляками с территории российской оккупации. Сто двадцать тысяч попали в плен. После проигранной битвы генерал Самсонов покончил с собой. Остатки его армии, преследуемые немцами, бежали с Мазуров через земли Царства Польского к Варшаве. Боясь грабежей, насилия, погромов, поджогов, бежали жители окрестных сел, через которые проходили русские. Евреи попали под очередную вспышку жестокости.

Поручик Гольдшмит описывал увиденные сцены в цикле кратких репортажей «С войны», посылая их в еврейские газеты, выходившие на польском: в варшавский «Глос жидовски» и краковский «Новы Дзенник».

Мышинец. Приграничный городок. Рынок. Магазины разграблены, окна выбиты, двери поломаны. Уже есть сожженные дома. Жителей почти нет, евреев нет совсем. Телеги военных обозов, кони, пешие и конные солдаты. Я сказал, что евреев нет совсем – нет, остался один, только один, старый и слепой. Идет через рынок, нашаривая дорогу палкой, чудом обходит телеги, медленно переходит реку коней и людей. Может, у него не было семьи, может, убегая, они оставили старика? Нет – остался, потому что так хотел, остался, потому что в Мышинце уцелели храм и кладбище {150} 150 Janusz Korczak, Z wojny, “Głos Żydowski”, 1918, nr 25, w: Dzieła, t. 14, wol. 1, s. 7. .

Изнурительные многочасовые переходы отступающих частей, многочасовые стоянки в ожидании приказа, копание оборонных рвов, заграждения из колючей проволоки, грохот пушек, свист пуль, вой разрывающихся шрапнелей, красные как кровь отблески горящих лесов и деревень, голод и смертельная усталость, беспомощные командиры, перепуганные солдаты. Доктор Владислав Пшигода, служивший в том же подразделении, рассказывал, как сильно Корчак ненавидел эту войну. Он продлевал раненым солдатам пребывание в госпитале, посылал их домой в отпуск по болезни, из-за этого у него постоянно возникали трения с командирами, были доносы, подозрения во взяточничестве. Корчаку было все равно. Каждую свободную минуту он делал заметки. «Бывало, что писал на постое, на озере, под сосной, на пеньке» {151} 151 Janusz Korczak, Pamiętnik, dz. cyt. , – вспоминал он в гетто, в «Дневнике». В перерывах между кровавыми стычками Первой мировой войны складывался «Ребенок в семье», первая часть тетралогии «Как любить ребенка» – квинтэссенции педагогических взглядов Корчака. Он был мастером духовной независимости. Никогда не позволял действительности заставить его принять правила игры, в которую не желал играть. Его против воли втянули в абсурдную войну – он прятался в психологической пустыне и писал рецепты создания мира, лучшего, чем тот, в котором ему довелось жить.

Именно потому, что вокруг было столько страданий, он доказывал, что важнейшая задача педагога – охранять ребенка от насилия и страха. Свои тетради с заметками рассматривал как завещание: ведь он в любую минуту мог погибнуть от пули, умереть от одной из распространенных фронтовых болезней: заражения крови, тифа, дизентерии. Поэтому он размышлял так, как привыкли размышлять евреи: буквы вечны, буквы не умирают. Может, уцелеет хотя бы пара страничек, убеждающих читателя в том, как важны для правильного развития человека – а значит, и для правильного развития человечества – такие ценности, как чувство безопасности, уважение к другим, вера в себя, внимание и любовь к близким, жизнь по совести.

В том, что он писал, нет ни капли дидактической фальши, призывающей оберегать самых юных от знаний о жестокости мира:

…как же вы хотите ввести ребенка в жизнь в убеждении, что все на свете честно, справедливо, разумно обосновано и неизменно? В теории воспитания мы забываем, что должны учить ребенка не только ценить правду, но и распознавать ложь, не только любить, но и ненавидеть, не только уважать, но и презирать, не только соглашаться, но и противиться, не только покоряться, но и бунтовать {152} 152 Janusz Korczak, Jak kochać dziecko. Dziecko w rodzinie, w: Dzieła, t. 7, s. 112. .

Позже, подготавливая книгу к печати, он пояснял свои резкие слова: «Я писал эту книгу в полевом лазарете, под грохот пушек, во время войны; одной программы примиренчества было мало» {153} 153 Janusz Korczak, Jak kochać dziecko. Dziecko w rodzinie, w: Dzieła, t. 7, s. 113. .

Путь, который проделал Доктор со своей дивизией, перемещаясь из Восточной Пруссии к Варшаве, описан в немногочисленных сообщениях, что он оставил. В начале декабря 1914 года российские войска столкнулись с объединенными немецкими и австрийскими войсками в сражении за Лодзь, который шестого декабря был завоеван немцами. На их пути находился Жирардув, фабричное поселение, известное своими прядильнями, ткацкими мастерскими и красильнями льна. Русские переделали производственные помещения в госпитали. Корчак писал:

Жирардув. В фабричных цехах, больших залах, на всех этажах носилки с ранеными. Дети разносят им чай, ползая или перепрыгивая через раненых и мертвых. В госпитале – умирают от холеры. Смерть там и тут. А в окне маленькой лавки, точно так же, как неделю и месяц назад, склонившись, шьют трое портных: дед, отец, внук. Шесть утра – полдень – вечер – ночь – лампа горит, а они шьют. Вышел приказ выселить евреев – все собирают вещи, бегают – а трое портных, старый, взрослый и мальчик, – сидят и шьют. Разве приказ их не касается? – Еще сегодня, возвращаясь около полуночи домой, я видел их склоненные головы – шили; а наутро лавка была закрыта {154} 154 Janusz Korczak, Z wojny, w: Dzieła, t. 14, wol. 1, s. 7. .