Иоанна Ольчак-Роникер - Корчак. Опыт биографии

22 февраля 1915 года, пользуясь тем, что его часть располагалась недалеко, доктор Гольдшмит на один день приехал в Варшаву. Он не успел отдохнуть. Ему нужно было решить десятки проблем, согреть своим присутствием детей, панну Стефу, мать. Помимо этого, он нашел время ответить неизвестному корреспонденту. В ответ на заданные вопросы он подробно рассказал, как работает организационная и педагогическая система Дома сирот. Это интересовало Корчака куда больше, чем внешний мир – к которому он тем не менее был вынужден вернуться.

Весной 1915-го Германия и Австро-Венгрия начали наступление на российскую армию по всей линии фронта. Российские войска, вытесненные войсками союзников – немцев и австрийцев – с территории Царства Польского, отступали под напором врага на юго-восток. Покидая территорию, которую они так долго занимали, русские применили тактику «выжженной земли». Они уничтожали железнодорожные пути, дороги, взрывали мосты, грабили деревни и местечки. А Доктор смотрел. Потом описывал:

«Стульск [26] Село Стольское во Львовской области. – деревня в Карпатах. У подножия горы – хатка. А в ней свет: две свечи. Мы – армия – как обычно, отступаем, бежим. А чем была русская армия при отступлении, знает каждый – угрозой для всех – на первом месте были евреи. – Зажечь в пятницу вечером две свечи и даже не завесить окна платком – это безумие, а может, героизм. Не знаю, кто жил в той хатке, кто осмелился зажечь свечи и не завесить окна.

Поморяны [27] Поселок во Львовской области. . Галиция. Казалось бы, сожжено уже все, что можно было сжечь. Казалось, уже нет людей. Однако привели сотню евреев, одни говорят, что это шпионы, другие – что их должны выселять. Их заперли в каком-то доме. А ночью в той стороне начался пожар. И выбежала из хаты женщина, ребенка несла на руках, двое старших детей бежали за ней. Кто-то сказал, что дом, где были арестованные, армия подожгла. И она поверила, и бежит – бежит с детьми, – спасать или нет?

Довольно. Не только евреи страдают – весь мир в крови и огне, стонах и слезах, и трауре. Еще только одна картина. Бежит вся деревня: телеги, коровы, дети, телята, матери и отцы, старики. А еврей ходит среди них и покупает. Мало дает, почти ничего. Но советует продавать, велит продавать… Показывает бумагу с печатью. Если не продадут, то он знает, что будет… Я низко опустил голову и спрашивал не у неба, у земли спрашивал глазами: разве мало наших скитаний, нашей несправедливости, нашего несчастья из несчастий – скажи, разве нужен тебе еще и позор наш, скажи, зачем он тебе? {155} 155 Janusz Korczak, Z wojny, w: Dzieła, t. 14, wol. 1, s. 8.

Чувствуется, что он был в отчаянии. Но в самую глухую ночь может нежданно появиться человек, благодаря которому рассеивается мгла, а будущее пополняется новым сюжетным ходом. Так было и в этот раз.

В декабре 1915 года дивизия, в которой Корчак служил ординатором полевого лазарета, квартировала в деревне Глубочек на Волыни. По случаю Рождества Доктор, который из поручика дослужился до капитана, получил трехдневный отпуск. Варшаву уже полгода как оккупировали немцы; он не мог туда проникнуть. Поэтому поехал в Киев. Там была многочисленная польская колония: он надеялся, что найдет там знакомых и воспитательные учреждения, подобные дому на Крохмальной. Он как раз работал над «Интернатом» – второй частью тетралогии «Как любить ребенка», и искал вдохновения. Попал к Вацлаве Перетяткович, основательнице и директрисе польской женской гимназии в Киеве. «Невысокий, щуплый, рыжеватый блондин в военном мундире (не по росту длинная шинель), чуть сутулый» {156} 156 Janina Peretjatkowicz, Spotkanie w Kijowie, w: Wspomnienia o Korczaku, dz. cyt., s. 209 . Таким его увидела дочь пани Вацлавы, Янина, учительница географии и минералогии, описавшая, что случилось впоследствии.

В гимназии пани Перетяткович учились девушки из хороших семей; как тогда было заведено, там заботились не только об их интеллектуальном уровне, но и о моральных принципах, а также манерах. Директриса смутилась, когда Корчак начал расспрашивать ее, как она поступает, если поймает кого-то из девочек на воровстве. Она еще не сталкивалась с подобной ситуацией. После нескольких щекотливых вопросов такого рода она поняла, что должна отправить Доктора в место с репутацией менее безупречной, чем ее школа. Так он попал на улицу Богоутовскую (ныне Багговутовская).

На Богоутовской в съемных деревянных домиках размещался организованный Польским комитетом помощи жертвам войны интернат для польских детей – учеников ремесленного училища. Интернатом руководила Марина Фальская, урожденная Роговская, полька из семьи помещиков. Это была трагическая фигура. Активная участница Польской социалистической партии, после раскола партии в 1906 году она приняла сторону левых; у нее за плечами были годы общественной и оппозиционной работы, многочисленные аресты, вологодская ссылка. Вернувшись из ссылки, она вышла замуж за известного деятеля соцпартии, доктора Леона Фальского, и поехала с ним в маленькое литовское местечко, где он устроился врачом. Там родилась их единственная дочь Ханя. Там в 1912 году Фальский заразился от пациента тифом и умер. Очевидно, он снискал доверие и симпатию всей округи, раз на его похоронах, в которых участвовал городской пастор, собралась толпа – евреи, католики, бедняки, которых он лечил бесплатно, помещики, с которыми он дружил, раввины, с которыми вел философские споры. Не пришла только жена, убежденная атеистка.

После похорон она уехала к своей семье на Украину. Опасаясь бушевавшей там эпидемии скарлатины, отослала Ханю в Москву, к сестре. Ребенок умер там в 1914 году, в начале войны. Пани Марина так и не смогла смириться со своим двойным горем. До конца жизни она ходила в черном. Перестала улыбаться. Ее называли «Печальной дамой». Но она знала, что такое самодисциплина, и не обременяла других своими драмами. Лишившись средств к существованию и возможности приехать в Польшу, пани Марина занялась работой в киевском интернате.

Однако она с трудом справлялась с детьми, чье сознание искалечила война. Визит офицера, поляка, известного писателя, приехавшего прямо с фронта, воспитателя, понимавшего педагогические проблемы как никто другой, – стал переломным моментом для всех. За три дня пребывания в киевском интернате Корчак преобразил хаотичную жизнь его шестидесяти обитателей. Из случайного сборища агрессивных анархистов они начали превращаться в демократическое общество. В начале своего визита он был втянут в дело тринадцатилетнего мальчика, которого обвиняли в краже часов и угрожали выгнать из интерната. С помощью проверенной на Крохмальной методики товарищеского суда: свидетелей, обвинителей, адвокатов и судей, которых выбрали из воспитанников, – удалось доказать невиновность мальчика, а заодно дать детям понять, что их права здесь уважают.