Иоанна Ольчак-Роникер - Корчак. Опыт биографии

Целый день рядом крутились чужие дети. Ведь у себя дома ребенок тоже не любит, когда мама кому-то дает почитать его любимую книгу… Потянется за ней, а книги нет. <���…> Я считала, что воспитанники должны принимать участие в общественной работе <���…>, но вне учреждения – в своих школах, харцерских дружинах, в школьном самоуправлении, в комнатах отдыха. Но дом пусть у них будет свой собственный, только их. Думаю, именно так это понимал Корчак и защищал свою позицию.

О «Нашем доме» говорили, что он «холодный». Предполагаю, что пани Марина представляла то педагогическое направление, в котором личные моменты отодвигались на дальний план. Она воспитывала путем самоуправления и других детских способов организации, а не непосредственного эмоционального влияния. Эти взгляды тогда разделяли многие прогрессивные общественники {304} 304 Lucyna Terpiłowska-Woźnicka, W Pruszkowie i na Krochmalnej, w: Wspomnienia o Januszu Korczaku, dz. cyt., s. 56. .

«Я ежегодно организовывала бал, который приносил нам около 12 000 злотых чистого дохода. “Наш дом” вскоре стал оазисом достатка и культуры на Белянах» {305} 305 Aleksandra Piłsudska, Wspomnienia, dz. cyt., s. 250. , – вспоминала Александра Пилсудская. Пути Корчака и Фальской расходились. Она была занята расширением своей деятельности, и у нее были на это средства. Он ограничивал деятельность Дома сирот. Из-за кризиса ему едва хватало денег на то, чтобы прокормить сотню «собственных» детей. Тревожился: «…лишь бы не голод, лохмотья вместо одежды, нехватка школьной книги и тетради» {306} 306 Sprawozdanie Towarzystwa “Pomoc dla Sierot” za okres 1 IV 1934 – 31 III 1935, Warszawa 1935, s. 2, cyt. za: Myśl pedagogiczna…, dz. cyt., s. 261. .

В том, что они отдалялись друг от друга, сыграли роль и амбиции. До недавнего времени он был наставником, безоговорочным авторитетом, пани Марина воплощала в жизнь его идеи. Теперь престижное положение «Нашего дома», разросшееся поле деятельности, повышенная ответственность привели к тому, что Фальская стала высвобождаться из-под его влияния, формулировать собственные теории. Не отрицая роли самоуправления, товарищеского суда и других так высоко ценимых Корчаком внутренних структур, она все же пришла к выводу, что они чрезмерно ритуализированы, создают искусственный мир, отнимают слишком много времени. Фальская повторяла, что в замкнутом сообществе рождается потребительское отношение к жизни, пассивность. В письмах она писала:

Я не люблю – когда кто-то называет интернат «малым обществом». – Общество – состоит из потребителей и производителей. «Общество» сплошных потребителей невообразимо. Это даже не коллектив. Это сборище – слабо связанных между собой индивидуумов, случайно оказавшихся на одной территории {307} 307 List Marii Falskiej do Jana Pięcińskiego, V 1931, w: Maria Falska, Nasz Dom…, dz. cyt., s. 271 – 272. .

«Наш дом» не создает «нового человека». Нельзя создать инкубатор для «нового человека». Этими словами она отрицала всю философию Корчака и их общие программные манифесты, написанные за много лет до того.

На юбилейном собрании общества «Помощь сиротам» в Доме сирот, состоявшемся в ноябре 1933 года, Фальской не было. Среди официальных гостей не было и Александры Пилсудской. Возник ли уже тогда холодок в отношениях? Доктор ощущал неблагополучную обстановку вокруг себя. После неизвестного конфликта, из-за которого Доктор ушел из Дома сирот, он писал в письме к Юзефу Арнону: «Столько яда, взаимного пожирания и раздражения. И неудивительно, что в таких условиях разбушевались злость и зловредность. Я спасался от мыслей работой: в стрижке, мытье голов, обрезании ногтей находил отдохновение. Теперь и этого нет» {308} 308 List Janusza Korczaka do Józefa Arnona, 27 II 1933, w: Dzieła, t. 14, wol. 2, s. 181. .

Полномочия постоянного врача белянского интерната Доктор передал Янине Дыбовской, заведующей Поликлиникой матери и ребенка в жилом массиве «Здобыч Роботнича». Но по-прежнему каждый четверг после обеда он приезжал в «Наш дом», ночевал там и только в пятницу возвращался в Варшаву. Вечер четверга он проводил с бурсистами. В белянском доме целых двенадцать комнат были отведены под Бурсу. По образцу Дома сирот, Бурса служила жильем для воспитанников, которые достигли верхней возрастной планки и хотели учиться дальше, а также для молодых людей со стороны – учащихся педагогических школ или курсов. Взамен за жилье и содержание они три-четыре часа в день работали в учреждении, применяя педагогические теории на практике. Корчак очень ценил эти встречи. Бурсисты рассказывали ему о событиях минувшей недели, о трудностях, поражениях и успехах, о планах на будущее. Он затевал дискуссии, иногда сам принимал в них участие. Благодаря этому он сохранял контакт с польской молодежью, не жил исключительно проблемами еврейской молодежи.

В начале сентября 1934 года ему удалось осуществить мечту, которую он вынашивал уже много месяцев. Выполнив десятки утомительных формальностей, накопив деньги, он впервые в жизни посетил Палестину. Провел двадцать дней в кибуце Эйн-Харод, где жила Фейга Лифшиц и где до него уже побывала Стефания Вильчинская. Пребывание в Земле Обетованной произвело на него мистическое впечатление, которого он, видимо, не ожидал. Через несколько лет Корчак вспоминал:

Когда я увидел берег далекой Хайфы, во мне стучала мысль: «Вот и исполняется просьба, которую мы из года в год повторяем в молитве: «В следующем году в Иерусалиме». Здесь наступает конец диаспоре. Вот оно, возвращение после тысяч лет скитаний и преследований. Я это заслужил и потому я здесь {309} 309 Janusz Korczak, Wrażenia i rozmyślania, “Mibifnim” VI 1937, s. 132, w: Dzieła, t. 14, wol. 1, s. 52. .

Корчак вернулся в Варшаву в конце сентября, и его сразу же затянул водоворот срочных дел. Он улаживал сложные вопросы: добивался, чтобы разрешили ввезти в страну и освободили от таможенной пошлины ящик грейпфрутов для детей из Дома сирот. Палестинские друзья засыпали его десятками поручений, которые он старался выполнить. Посещал их варшавских родственников, передавал новости, письма, мед, успокаивал: нет, в Палестине люди живут не в пещерах, и там уже скоро будет электричество.

В ноябре нашел время для еще одного визита. Ханна Морткович-Ольчак писала: «Когда родилась моя дочь, Корчак сам, даже без приглашения, явился в клинику на Маршалковской, чтобы поприветствовать нового человека в семье. С нежностью заглядывал в темно-синие глаза, еще переливчатые и сонные…» {310} 310 Hanna Mortkowicz-Olczakowa, Bunt wspomnień, dz. cyt., s. 408.

Мать, занятая мной и издательским делом, не слишком обращала внимание на растущий конфликт между Корчаком и пани Мариной. В своей книге она упоминает об этом вскользь – давая, однако, читателю понять, что правительственные круги, от которых зависели фонды «Нашего дома», давили на Фальскую, чтобы та прекратила сотрудничать с Доктором. Несомненно, решающим моментом стала ликвидация Бурсы; Доктор, который так ценил вдохновляющие встречи с молодыми людьми, воспринял это очень болезненно. «Освободив часть помещения, мы смогли взять под свою опеку и дать помощь большему количеству приходящих детей» {311} 311 Sprawozdanie roczne za rok 1936 – 1937 Towarzystwa “Nasz Dom”, dz. cyt., s. 322. , – сухо сообщал официальный отчет Общества. Что означало решительную победу концепции Фальской.