Ванесса Спрингора - Согласие. Мне было 14, а ему – намного больше [litres]

С начала анонимные письма, затем нависшая над нами обоими угроза СПИДа: все эти сменяющие друг друга трудности упрочили нашу любовь. Прятаться, исчезать, скрываться от назойливых взглядов, кричать в зале суда, что я люблю его больше всего на свете, пока на моего любимого надевают наручники… Умереть в объятиях друг друга, истлевшая кожа на белых костях, и одно только лишь сердце бьется для другого… Жизнь с Г. как никогда стала похожа на роман. Будет ли ее конец трагическим?

Должен же быть – или найтись – какой-то выход. То, о чем говорят даосы. Истинный путь. Важное слово, прекрасный поступок, стойкое чувство, что ты находишься в нужном месте в правильное время. Там, где, если так можно выразиться, находится источник чистой истины.

В четырнадцать лет тебя не должен ждать у выхода из коллежа пятидесятилетний мужчина, ты не можешь жить с ним в отеле, лежать в его постели с половым членом во рту вместо полдника. Все это мне было понятно – несмотря на свои четырнадцать лет, я не была полностью лишена здравого смысла. Из этой противоестественности я в некотором роде создала себе новую личность.

И напротив, когда моя ситуация никого не удивляла, интуиция все же мне подсказывала, что что-то не так.

Много позже, когда психотерапевты, выбиваясь из сил, начнут объяснять мне, что я стала жертвой сексуального хищника, даже тогда мне будет казаться, что осознание этого тоже не может быть «срединным путем» [8] « Срединный путь » – буддийское понятие (путь, ведущий к прекращению страдания и освобождению от сансары с помощью аспектов мудрости, нравственности и духовной дисциплины), заключающееся в стремлении воздерживаться от категоричных противоположных утверждений в попытке найти «срединное решение» всех вопросов, которое принесет наиболее благоприятные результаты. – Прим. пер. избавления от страданий. Что это не совсем справедливо .

Я все еще испытывала противоречивые чувства.

Г. писал днем и ночью. Его издатель ждал готовую рукопись к концу месяца. Подобный период его жизни уже был мне знаком. Это была вторая книга, которую он готовился издать с тех пор, как мы познакомились год назад. Лежа на кровати, я обводила взглядом угловатую линию его плеч, склоненных над маленькой пишущей машинкой, вывезенной из квартиры-студии, которую мы были вынуждены покинуть. Его обнаженную идеально гладкую спину. Жилистые мышцы, узкую талию, обернутую в махровое полотенце. Я уже знала, что стройность тела стоит ему дорого. И даже очень. Дважды в год Г. ложился в специализированную швейцарскую клинику, где питался исключительно салатом и злаками, с полным запретом алкоголя и табака, откуда каждый раз возвращался помолодевшим лет на пять.

Такое кокетство никак не укладывалось в образ мужчины, который я создала себе, основываясь на его письмах. Тем не менее я влюбилась именно в это практически лишенное растительности тело, такое стройное и гибкое, такое белое и упругое. Но я предпочла бы не знать всех секретов сохранения его свежести.

Таким же образом я узнала, что Г. страдал настоящей фобией любых видов физических недостатков. Однажды я принимала душ и заметила на коже груди и рук какие-то красные пятна. Я выскочила из ванной комнаты, мокрая и нагишом, чтобы показать ему эти следы. Но, увидев сыпь на моей коже, он ахнул от ужаса, закрыл глаза рукой и, не глядя на меня, сказал:

– Ты вообще зачем мне это показываешь? Ты что, хочешь вызвать у меня отвращение к тебе?

В другой раз, едва вернувшись из коллежа, я уже сидела на его кровати вся в слезах, уставившись на свои туфли. В комнате повисла звенящая тишина. Я имела неосторожность упомянуть имя одноклассника, который пригласил меня на концерт.

– На чей концерт?

– The Cure, это музыка «новой волны». Мне было стыдно, понимаешь. О них знали все, кроме меня.

– О ком?

– О The Cure.

– Вот скажи мне, что можно делать на таком концерте? Только курить косяк и трясти головой как дура? И потом, разве не очевидно, что этот тип пригласил тебя только для того, чтобы облапать в паузах между песнями или, еще хуже, зажать в темном углу и поцеловать. Я надеюсь, ты хотя бы сказала «нет»?

С приближением моих пятнадцати лет Г. вбил себе в голову, что должен контролировать все сферы моей жизни. В какой-то степени он стал моим опекуном. Мне следовало есть поменьше шоколада, чтобы не покрыться прыщами. Следить за фигурой в целом. Бросить курить (я курила как паровоз).

Моя духовность тоже не была оставлена без внимания. Каждый вечер он читал мне Новый Завет, проверял, правильно ли я поняла суть посланий Христа в каждой из притч. Удивлялся моему абсолютному невежеству в этой области. Меня, атеистку, некрещеную, дочь феминистки, сторонницы идей 1968 года, периодически возмущало, как с моими соплеменницами обращались на страницах этой книги, текст которой – помимо женоненавистничества – по большей части казался мне непонятным и состоящим из повторений. Но в целом это открытие не вызвало моего недовольства. Библия в первую очередь была для меня таким же литературным произведением, как и другие. «Нет, – возражал Г., – именно от Нее и произошли все остальные тексты». В перерывах между ласками он еще научил меня произносить полный текст молитвы «Богородице Дево, радуйся» на французском и затем на русском. Я должна была выучить молитву наизусть и читать ее про себя перед сном.

Бог ты мой, чего же он так боялся? Что я попаду в ад вместе с ним?

«Церковь создана для грешников», – говорил он.

Г. уехал на две недели в Швейцарию на свои омолаживающие процедуры. Ключи от гостиничного номера и квартиры-студии он оставил мне. Я могла туда пойти, если захочу. Однажды вечером я решила нарушить табу и открыть запрещенные книги. Я прочла их залпом, словно во сне. Два дня я не высовывала носа наружу.

Порнографическое содержание некоторых отрывков, слегка припорошенное налетом утонченной культуры и стилистическим мастерством, вызывало у меня рвотный рефлекс. Например, я застряла на абзаце, описывающем, как во время путешествия в Манилу Г. отправился на поиски «свежих попок». «Маленькие мальчики одиннадцати-двенадцати лет, которых я привожу в свою постель, весьма пикантны», – писал он после этого.

Я задумалась о тех, кто его читает. Мне вдруг представились отвратительные старикашки – которых я тут же наградила абсолютно отталкивающей внешностью, – возбужденные этим описанием юных тел. Став одной из героинь романов Г., этих его черных записных книжек, может, и я тоже буду объектом рукоблудия его читателей-педофилов?