Ванесса Спрингора - Согласие. Мне было 14, а ему – намного больше [litres]

В промежутке между моими шестнадцатью и двадцатью пятью годами в книжных магазинах друг за другом, не давая мне передышки, появились: роман, чьей героиней я и должна была стать; затем очередной том его дневника, охватывающий период нашего знакомства и включающий в себя некоторые из моих писем, написанных в четырнадцать лет; спустя два года карманное издание той же книги; сборник писем, посвященных разрыву отношений, включая мое; и это не считая газетных статей и телевизионных интервью, в которых он трепал мое имя. Позже опубликовали еще один том его черных записных книжек, в котором он с упорством одержимого снова обращался к теме нашего разрыва.

Появление каждого из этих изданий, независимо от того, как я о них узнавала (всегда находились добрые люди, которые спешили мне об этом сообщить), граничило с преследованием. Для всех остальных это было не более чем прикосновение крыла бабочки к зеркальной глади озера, для меня же сродни землетрясению, невидимым толчкам, сотрясающим основы, лезвию ножа, пронзившего незаживающую рану, сотне шагов назад от того прогресса, которого, как мне казалось, я добилась в своей жизни.

Чтение тома его дневника, в основном посвященного нашему расставанию, вызвало у меня грандиозный приступ паники. Г. использовал наши отношения в своих целях и выставил их на всеобщее обозрение в наиболее выгодном для него свете. Его мастерство промывки мозгов по-макиавеллевски вероломно. В своем дневнике он превратил нашу историю в идеальный художественный вымысел. О распутнике, ставшем святым, исцелившемся развратнике, изменнике, вернувшемся на пусть истинный. Вымысел напечатанный, но не имевший отношения к действительности, опубликованный с точно выверенной временной задержкой, то есть к тому времени, когда истинные события уже давно растворились в страницах романа. Я предательница, разрушившая идеальную любовь, та, кто все испортила, отказавшись быть рядом с ним во время всех этих преображений. Та, которая не захотела поверить в этот вымысел.

Меня ошеломило его нежелание видеть, что эта любовь изначально была обречена. С самой первой минуты у нее не было ни единого шанса на будущее, потому что Г. любил во мне только одно – вещь мимолетную и быстротечную – мою юность.

Страницы эти я прочитала залпом, находясь в каком-то измененном состоянии сознания, в трансе вперемешку с бессилием и гневом, ужасаясь огромному количеству лжи и лицемерия, страстному стремлению выставить себя жертвой и снять с себя всякую ответственность. На последних главах мое дыхание начало сбиваться, будто некие невидимые силы давили одновременно на солнечное сплетение и на горло. Жизненная энергия покинула тело, словно ее поглотили чернила этой мерзкой книги. И только укол валиума смог купировать приступ.

Еще я обнаружила, что, несмотря на мой полный отказ от общения с Г., он втайне оставался в курсе всех моих дел. Кто ему давал информацию, я не знаю. На некоторых страницах своего дневника он даже намекал, что с момента нашего расставания я попала под влияние некого наркомана, который вскоре довел меня до самого плачевного состояния, что Г. и предрекал, когда я уходила от него. В то время как он, мой спаситель, делал все, чтобы оградить меня от опасностей, присущих моему юному возрасту.

Именно этим Г. оправдывал свою роль в жизни соблазненных им девочек-подростков. Он не позволял им стать изгоями, отбросами общества. О, скольким несчастным заблудшим девочкам он пытался спасти жизнь, но тщетно!

В то время никто не подсказал мне, что я могу подать жалобу, ополчиться на его издателя за то, что он не имел права публиковать мои письма без моего согласия, выставлять напоказ сексуальную жизнь несовершеннолетней так открыто, что ее личность стала узнаваемой, не говоря уже о имени, инициалах, фамилии и тысяче других мелких подробностей. Впервые в жизни я начала чувствовать себя жертвой, но все еще не могла связать это слово со своим всепоглощающим состоянием беспомощности. К этому прибавилось смутное ощущение, что, находясь с ним в отношениях, я не только удовлетворяла его сексуальные фантазии, но и послужила идеальным фоном для того, чтобы он помимо моей воли продолжил распространять свою литературную агитацию.

После прочтения этой книги глубоко во мне зародилось чувство, что жизнь моя закончилась, так и не начавшись. Моя история вычеркнута из нее росчерком пера, тщательно стерта, затем переиначена, переписана черным по белому, растиражирована тысячью экземпляров. Что может быть общего у этого собранного по кусочкам бумажного персонажа с настоящей мной? Превратить меня в вымышленного героя книги, в то время как моя взрослая жизнь пока еще не обрела формы, означало помешать мне расправить крылья и приговорить к заточению в тюрьме из слов. Г. не мог этого не знать. Но, думаю, ему было абсолютно наплевать.

Он подарил мне бессмертие, разве мне есть на что жаловаться?

Писатели – это люди, которым известность не всегда идет на пользу. Заблуждение думать, что они такие же, как все. Они гораздо хуже.

Это вампиры.

На этом этапе я покончила с любыми намеками на литературную деятельность.

Перестала вести дневник.

Читать книги.

Никогда больше не пыталась писать.

Вполне ожидаемо все мои попытки встать на ноги провалились. Стремительно вернулись панические атаки. Я снова стала через день пропускать занятия. После двух дисциплинарных педсоветов по поводу моих пропусков директор лицея, женщина, которая до этих пор была очень доброжелательна ко мне, вызвала меня в свой кабинет.

– В., я сожалею, но, несмотря на все мои усилия, я больше не могу вас поддерживать. Учителя вас невзлюбили. Своими постоянными прогулами вы подрываете их авторитет, не признаете их значимость. (Они не ошибались, о взрослых я думала еще хуже, чем они могли себе представить.) И более того, вы подаете плохой пример. Некоторые ученики начинают копировать ваше поведение. Надо положить этому конец.

Чтобы избежать отчисления из лицея и занесения этого в личное дело, что могло негативно отразиться на моем будущем, она предложила «уйти» по собственному желанию по «личным причинам» и получить аттестат о среднем образовании экстерном. В конце концов, образование обязательно только до шестнадцати лет.

– Вы справитесь, В. У меня нет в этом никаких сомнений.

У меня не было выбора. Я согласилась. Я уже привыкла не ходить по проторенным дорожкам, жить вне системы и без ограничений. А теперь и без гнета школьного расписания. Ну и пусть. Последний класс средней школы я провела в кафе, читая материалы курса дистанционного обучения, полученные по почте.

Вечерами танцевала и пыталась забыться. Периодически заводила плохие знакомства, но быстро о них забывала. Бросила Юрия, которого больше не могла заставлять терпеть мое ужасное состояние, и встретила другого парня, умного и нежного, но чертовски побитого жизнью. Того, кто, как и я, страдал молча и находил забвение только в искусственных радостях. Я ему подражала. Да, я пошла по наклонной дорожке, Г. был прав. Г. практически довел меня до сумасшествия. Я пыталась соответствовать своему литературному образу.