Курд Шлёцер - Личная корреспонденция из Санкт-Петербурга. 1857–1862

Мой шеф передал мне всю работу за исключением чисто политической. Много работы сейчас у нас с тремя железными дорогами, которые должны связать Пруссию с Петербургско-Варшавской железной дорогой [231]; к этому все договоры относительно телеграфов, ширины железнодорожной колеи и т.д.

Более широкая колея Московской железной дороги, с тем, чтобы не быть слишком тесно (связанной — В.Д.) с Западом, сохранится и на новых линиях [232], поэтому штеттинский вагон с легкостью сможет добраться до Парижа, но никогда — до Петербурга; в дальнейшем — перегрузка на границе и много разговоров. Но Чевкин не хочет от этого отходить; он утверждает, что климатические причины сделали необходимыми для России другие железнодорожные колеи, вдобавок ко всему англичане в своей Большой западной железной дороге также вернулись к широкой железнодорожной колее в 2,13 метра [233]. Сверх того — много писанины. Все по-французски, только редкие исправления моего шефа. Он простой, не хочет слыть остроумным, многое пережил, знает многих людей, не ищет орденов и титулов, его раздражает ложь и несправедливость, никогда не лишается самообладания.

Уже два дня как только и слышно, что о смерти Тенгоборского, который будет завтра погребен. Довольно давно он во время бритья порезался над щекой; рана нарывала, образовался струп, он сорвал его, рана становилась больше, новый струп он вновь сорвал — так повторялось семь раз; при этом разгоряченная кровь, плотные обеды, работа до глубокой ночи, довольно, образовался огромный нарыв. Он был прооперирован восемь дней назад. В субботу 6 часов утра вследствие вызванного операцией нервозного возбуждения, к которому прибавилось еще и воспаление, он скончался. В железнодорожном комитете Тенгоборский был, собственно, единственным, кто обладал специальными знаниями.

Считается, что новый торговый тариф [234]останется таким же, поскольку число тех, которые недовольно восприняли снижение железнодорожной и других таможенных пошлин, весьма велико, и эти люди с удовольствием нашли бы удобный случай препятствовать многому, что при Тенгоборском было бы для них невозможно. Вчера вечером я слышал, что тариф уже подготовлен и уже представлен Сенату, поэтому его публикацию ожидают к маю. Правой рукой Тенгоборского в этом был Гагемейстер, который теперь, вероятно, займет более высокий пост [235].

В четверг был раут у графини Борх [236], в субботу — у Кочубеев, этим и закрылись торжества, на которые раньше 11 часов никогда не приезжают. Также и пожилая Разумовская дала свой прощальный раут; она надолго покидает Петербург. 14 дней назад волшебный праздник у так называемых Riäbtschik-Голицыных [237]на Владимирской улице [238]. Феерично! Гроты, ручьи, фонтаны, каскады, китайские лампы, музыкальный корпус garde-à-cheval [239], роскошные покои с мебелью в стиле рококо — но ничего не оплачено! Механизм для циркуляции воды в фонтанах стоит 10800 рублей; его доставил прусский механик, и вот уже 6 недель он изо дня в день ездит во дворец, чтобы получить хотя бы 100 рублей, что ему так и не удается. Об этом все знает весь город, но тем не менее аристократический свет приведен в наивысшее радостное состояние, иногда порой посмеиваясь в этом земном раю.

В прошлый четверг обедал я в Екатерингофе у Александра Прена [240], который здесь представляет государство Ободритов [241]и который «делится» со мной всем. В субботу ровно две недели назад за крюшоном после учредительного званого обеда в «Английском клубе» Морни в присутствии всего дипломатического корпуса провозгласил тост за Россию и Францию: «Ces deux nations faites pour se respecter, ces deux empereurs faits pour s´aimer! [242]» Конечно же — сумасшедшие аплодисменты, которые все же не помешали полуглухому Александру Талю [243]посреди окружившей его толпы совершенно спокойно продолжить готовить свой крюшон, из которого Морни только что почерпнул остроумие для своей речи. Также обеды у Геверса [244], Эстерхази, страшно приятного малого, и т.д. Довольно; вся эта суматоха прекрасна.

Под Шлиссельбургом лёд уже треснул! Скоро ледоход начнется и здесь, Мойка уже со вчерашнего дня довольно весело и открыто бежит под моими окнами. Через три недели начнется пароходная навигация, и в конце июня я уже сяду на судно.

Здесь говорят о больших реформах в паспортной системе [245]; все перипетии в Кронштадте, из-за которых пароходы часто задерживаются на 4 или 5 часов, должны быть упразднены; капитан представляет свой список (пассажиров — В.Д.), в паспортах ставятся печати, каждый пассажир оставляет свой паспорт у себя и не должен, как было раньше, погашать кордонное свидетельство. Надеются, что эти проекты будут утверждены императором в течение короткого времени; утверждена комиссия, состоящая из господ министерств иностранных дел, финансов и внутренних дел, которые это обсуждают [246].

Штиглиц сделал открытие, согласно которому существует число людей, по своим помыслам и рассуждениям после своих снов или каким-то другим мистическим образом, иногда без всяких церемоний приходящих в одно солнечное утро к отрадному убеждению, что они должны обратиться к нему и взять в долг 100 или более рублей серебром. Число таких просителей сейчас так велико, что он учредил комиссию по прошениям, в состав которой входит Давидов, вынужденный делать ему основательный доклад обо всех таких утренних мыслях.

Это письмо возьмет с собой знакомый мне советник бельгийского посольства граф Борхграв [247], очень умный, хороший и очень маленький человек, который посетит Вас по прибытии в Штеттин.

Еще на целых три дня письмо должно было задержаться.

У нас сейчас восхитительная погода. В понедельник вечером, в Ваш второй день Пасхи, пошел лед на Неве, и на следующий день при красивейшем свете солнца вся набережная пришла в движение, чтобы после семи месяцев увидеть величественное течение (Невы — В.Д.), лишенной ледяного покрова. Так рано Нева уже давно не открывалась. Вскоре первое судно войдет в порт. И тогда заработают тысячи рук, поскольку несколько летних месяцев они должны быть использованы для того, чтобы Петербург и прилегающие к нему земли приняли заграничные товары.

Сейчас приближается окончание Великого Поста. Княгиня Кочубей в завтрашнюю Пасхальную ночь в своем дворце устраивает роскошный праздник, на который приглашен весь дипломатический корпус. Собираются в 12 часов в ее капелле. После празднования, в 2 часа утра, званый завтрак — или как это называть?

До 6 часов вечера я редко заканчиваю работу. При этом я очень здоров и ежедневно благодарю судьбу, которая меня так любезно направила сюда.

В среду — день рождения маленького Карла [248]. Я прошу пожелать от меня маленькому замечательному мужчине всего самого лучшего.