Курд Шлёцер - Личная корреспонденция из Санкт-Петербурга. 1857–1862

Устрялов [302]пишет объемистую историю Петра Великого [303], для которой ему должны быть предоставлены необычайные материалы; за этой работой следит Блудов [304]. Смитт дер Таубе кроме истории Крымской войны пишет второй том биографии Суворова, первая часть которой должна быть высоко оценена, хотя полностью распродана. В одном московском научном журнале недавно вышла статья одного русского историка о дедушке, в которой последний очень сильно расхваливается [305]. Вообще, нападки, которым он в течение длительного времени подвергался, кажется, полностью исчезли, чем больше люди стали внимательнее изучать русскую историю. Также недавно вышла работа об истории Романовых до Петра Великого [306], одним словом, о второй половине XVII века, которая потому произвела сенсацию, что она представляет эти времена полностью варварскими, в то время как подлинная партия русской старины как раз вторую половину XVII века и рассматривает как потерянный Россией рай, в котором пагубное влияние Запада еще не пустило свои корни. Я пригласил Куника сколько-нибудь подготовить работу о дедушке, чтобы я смог взять с собой хоть какие-нибудь страницы, пускай хоть бы и титульный лист. Но этот человек, при всей его критике и его замечательных знаниях, несколько ленив и ни с чем не может справиться. Он всегда занимается десятью работами.

Ну и, наконец, железные дороги, «дитя-богатырь» барона, как его назвал позавчера в своей телеграфической депеше Мендельсон [307]. Дело идет замечательно. Несмотря на сильную толпу, не произошло даже не малейшей неприятности; ни единой вычислительной ошибки в больших денежных суммах, которые оплачиваются и подсчитываются. Выпущено более 300000 акций, если точнее 319397, но, вероятно, будет выдано только 150000. Вопрос состоит в том, чтобы осуществить правильное пропорциональное деление. Убийственная работа! Барон вместе с Давидовым два дня подряд до полуночи проверяли длинные списки, чтобы определить верную пропорцию, лишь только тогда задача решилась. В понедельник утром, в 6 часов, в кровати ему пришли мысли по поводу этого; в среду он изложил свои мысли комитету. Всеобщее одобрение. Отпечатано уже ночью, без цензуры (!), на следующее утро появилось в «Пчеле» [308]. Волевой человек! В Амстердаме все полностью распродано. Здесь вчера акции продавались уже с прибылью в 3 рубля, т. е. не сами акции, поскольку их еще ни у кого нет, но расписки [309]— более 12½ р<���ублей>, на основании которых, через 8 дней, после вторичных платежей, будут выдаваться настоящие акции. Пропорция установлена так, что все, кто подписался на менее чем 100 акций, получили их полностью; для остальных производятся удержания по ½, ⅓, ¼ и т.д. известный винный откупщик Бенардаки [310], например, подписался на 20000 акций, но получил только 7000.

Чего-то даже приближенно похожего в финансовом мире еще не было. Здесь случился совершенно новый арифметический пример, и даже ко всеобщему удовлетворению. Каждый день перед императором отчитывается Тимашев.

Между тем, встретил в понедельник Коллиньона. Несколькими днями после него — Сканцони и приятельницу императрицы, мадам Гранси [311]. В воскресенье императрица переехала в Царское Село, через 8–10 дней она ждет роды. Сканцони, приглашенный сюда на три месяца, получает каждый день 400 рублей серебром; если все пройдет благополучно, в конце еще и большой подарок.

В среду — парад на Марсовом поле, на который меня пригласил Плессен.

Горчаков в день рождения императора получил Владимира 1-й степени вместе с весьма благосклонным рескриптом. Вечер император провел весьма мило у Жана Толстого [312], своего друга юности. Толстой скоро уехал. Горчаков уезжает, когда уезжает император, но его (Горчакова — В.Д.) точно оставят на несколько месяцев его два главных помощника: Жомини [313]и Жеребцов [314], женатый на княгине Наталье Гагариной [315]. Эверс временно взял на себя цензуру «Journal de St. Pétersbourg [316]»; Мейендорф остается здесь и переезжает в служебную квартиру в Ботаническом саду [317]. Дмитрий Нессельроде оставил министерство иностранных дел и работает под началом Мейендорфа. Муравьев, по словам барона, превосходный человек, хочет отменить все, что установили его предшественники Киселев и Шереметьев [318].

Сегодня у нас был молодой Тенгоборский [319], он описывает положение дел в Копенгагене как ужасное. Говорят, там полное социальное и политическое разложение [320]. У пожилого Плессена часто на душе хорошо. Я бы не хотел быть в его шкуре. Я вообще хотел бы в настоящее время быть только советником дипломатического представительства Пруссии в Ст. Петербурге. Сейчас господствует согласие между Петербургом и Берлином, что бывает довольно редко.

Сейчас 11 часов. Philemon ждет.

Со всех окраин хорошие новости. Иногда приходят от 8 до 10 телеграфических депеш за раз. Турнейзен [321]пишет из Парижа в довольно благоприятных тонах, хотя там, как известно, эмиссии еще не было. Пропорциональное деление было опубликовано вчера в «Journal de St. Pétersburg» и выглядит так:

Les Souscripteurs de 1 à 100 actions recevront le nombre des actions souscrites

" " " 100 à 800 " la moitié, mais pas moins de 100 actions

" " " 800 à 3000 " un tiers, mais pas moins de 400 actions

" " " 3000 à 6000 " un quart, mais pas moins de 1000 actions

" " " 6000 et au delà recevront un cinquième, mais pas moins de 1500 actions [322]

Биржа в восхищении от такой шкалы.

Завтра, в среду, в 12 часов, я отправляюсь с женой моего шефа в Москву, куда мы, как я надеюсь, прибудем в четверг во второй половине дня. Рибопьер привел в движение весь Кремль и всех тамошних Tschinowniks, чтобы нас встретили с роскошью.

Здесь стоит божественная погода; на Boulevard des Italiens [323]лучше и быть не может.

Сечени передал мне твои дорогие поклоны.

Я нашел сочинение о старом Мейерне, которое я отправлю жене брата [324].

Мои дорогие Шлёцеры

Я хотел написать Вам большое письмо о Москве, но меня ожидало в Петербурге так много интенсивной и интересной работы, что до этого у меня дело не дошло. Здесь такое житье-бытье, хождение взад и вперед, что я в свои 35 лет, которые хожу под этим солнцем и, соответственно, в первую половину своей жизни, до сих пор такого не испытывал.

Дни в Москве были восхитительными. Что за поразительная, диковинная картина, этот тысячебашенный город со своими зелеными крышами, золотыми куполами и белыми зубчатыми стенами, высоко вверху сверкающий Крест Iwan Weliki! Пестрое, азиатское становье, стечение народов Азии и Европы, сокровищница из

«Тысячи и одной ночи» — «Татарский Рим». И хотя Петр Великий и оставил эту резиденцию — Москва все равно остается центром России: Moskwa matuschka.

Месье Коллиньон père [325]полностью в работе. Около ста локомотивов заказано во Франции и Англии; часть железнодорожных рельс поставляет Демидов и Яковлев [326].