Курд Шлёцер - Личная корреспонденция из Санкт-Петербурга. 1857–1862

Кратко: безголовая толпа и голова, не способная сформировать правительство. Небо еще светло, только вот тучи уже сгущаются. В отношении больного, в конце концов, принимать решительные меры должен один . Здесь же кричит целый консилиум врачей, перебивая друг друга, и обращается к только что народившемуся общественному мнению. А больной?... Внезапно возникают сотни проектов, чтобы тут же быть вытесненными другими. Я переживал в разное время такие же картины неудовольствия и беспокойства в Пруссии; но тогда была только одна сторона государства, которая подвергалась нападкам, а для успокоения сами себе говорили: наша армия все же хороша, наши финансы хороши, наше политическое и организационное руководство хорошо. Здесь же должно быть изменено всё , но никто не знает, как и с чего начинать. Поговори с чиновником из муравьевского министерства государственной земли и апанажей [379], услышишь такие же несуразные вещи как из военного министерства и из финансов. Мне не терпится узнать, как все будет. Идет только одно дело — или скажем осторожности ради: кажется , продвигается блестяще — великая железная дорога.

Понедельник.

Бельгийский посланник, виконт де Йонге дал небольшой ужин для Мюнстера [380]— старого гёттингенского «люнебуржца», популярного тогда секунданта; независимые взгляды; для Петербурга иногда даже слишком северогерманский граф; мы пользуемся большим взаимным уважением графа Борхграве, который был в Любеке у родителей: небольшого и сердечно доброго; маркиза Саули, который представляет с декабря прошлого года Сардинию и чья красная демократия не делает его привлекательным; барона Адельсверда [381], ловкого шведского министра, и меня.

Дело о процентных ставках еще не закончено. Оно вызывает тут все большую суету. Император отправил по телеграфу свое предварительное «да» из Киссингена. Указ выйдет лишь только после его прибытия. Теперь каждый спрашивает себя: «сколько же у нас на самом деле банкнот? И какова же стоимость наличных денег?» А затем на очередь приходят рассуждения, наподобие: «какое же ужасное количество банкнот было изготовлено во время кризиса!» или «если все же у банка действительно много денег, и он по этой причине понижает процентную ставку, почему он более не стремится к тому, чтобы выплатить ссуду?»

1½ часа до отхода судна.

В четверг было торжественное открытие Петергофской железной дороги [382]. Сотня приглашенных гостей. Все перроны украшены цветами, флагами и гирляндами. Богослужебные празднества на железнодорожных вокзалах Петербурга, Serqui [383], Петергофа. Обед в просторном зале ожиданий в Петергофе. Тост за барона, выпитый с настоящим русским энтузиазмом. Зал ожиданий — современное напоминание трапезных немецких дворцов. Высокие своды, контрфорсы. Выходы еще не снабжены дверями, на них портьеры, что еще сильнее производит анахронистическое средневековое впечатление. Снаружи оркестр Garde-à-cheval [384]. Все пришли к выводу, что чего-то наподобие этого еще не было. Совершенно верно, подумал я про себя, это уж случится: это демократическая железная дорога. А вообще, железная дорога, которую построила не «корона», но частное лицо. Хотя все русские железные дороги имеют более широкую рельсовую колею, нежели немецкие, и, таким образом, полное объединение рельсового полотна не достигнуто — этому как лев воспротивился Чевкин, чтобы сохранить ту малую разницу между Западом и Россией, хотя его уже донимали со всех сторон, чтобы утвердить одинаковую ширину рельсовой колеи — это все же не поможет: Россия не сможет отвергнуть демократический элемент, который заключается в железных дорогах. Это стало мне совершенно ясно недавно, во время этого празднества, где министры, генералы и Tschinowniks встретились как с финансовыми тузами, так и с небольшими игроками финансового мира, со всей конторой Штиглица, биржевых маклеров и Artelschtschiks. Это было очень интересно.

Во время праздничного обеда Тимашев сказал: «Si lʼEmpereur Nicolas vivait encore, cette inauguration n’aurait pu avoir lieu sans un grand manœuvre militaire; décidément lʼEmpereur aurait fait défiler au moins une demi-douzaine de régiments de cavalerie et d’infanterie [385]».

Теперь уже все без исключения господа добрались благополучно; император уже в субботу в 5 часов, так что он уже в этот же вечер поехал верхом на лошади в свой лагерь в Красное Село и смог осмотреть свои гвардии [386]. Императрица-мать приехала во вторник так рано, что предназначавшаяся ей большая военная встреча в Петергофе не могла быть проведена с надлежащим блеском, потому что необходимые полки не были в нужное время на своих местах. 6 августа по с<���тарому> ст<���илю> состоится таинство крещения невесты [387], 15 (августа — В.Д.) по с<���тарому> ст<���илю> — въезд в Петербург, на следующий день — венчание в Зимнем дворце с необходимыми торжественными обедами и празднествами. Дипломатический корпус искренне надеялся, что все торжества пройдут в Петергофе, что нас всех пригласили бы туда на неделю, разместили и угощали бы за императорский счет. Здесь это не казалось невероятным, такое происходило и ранее, об этом говорили и теперь. Но сейчас все сорвалось.

22 или 23 августа по с<���тарому> ст<���илю> император отправится в Киев и Варшаву, чтобы затем встретить императрицу из Германии. Горчаков опять едет вместе (с Александром II — В.Д.) и, как говорят, также в Берлин.

Указ в отношении понижения процентной ставки с 4% до 3% подписан и завтра выйдет в газете Сената [388].

Сокращение армии за счет гвардейского корпуса распространится теперь также и на гренадерский корпус, а также на 5-й и 6-й армейские корпуса [389]. Относительно 1-го — 4-го армейских корпусов военный министр, должный изо всех сил экономить, не мог этого добиться, поскольку князь-наместник Польши, Горчаков [390], высказался против этого и обратил внимание императора, что с такими ослабленными полками он не смог бы сохранить порядок в Царстве Польском, особенно теперь, когда там, говорят, обнаружились всевозможные подвижки. Остаются также 52 гарнизонных батальона, о чем я говорю в силу того, что это очень характерно для здешнего положения вещей. В этих батальонах у офицеров великолепная возможность разбогатеть; высшие должности так популярны, что они стали продаваемыми. Лишь только у военного министра [391]возник план сократить их, со всех гарнизонов его осадили просьбами, не выполнять это свое намерение. Он должен был уступить, и офицеры могут теперь продолжить устраивать свои делишки. Говорят, что также было и в гвардии, несмотря на сокращение рядового состава, офицеры остались, так как император услышал о больших беспокойствах, которые обнаружились среди них. Из самого Киссингена он велел издать усмиряющий и успокаивающий приказ, по которому офицеры должны были остаться.