Курд Шлёцер - Личная корреспонденция из Санкт-Петербурга. 1857–1862

Тем временем к нам подошла страдающая все время императрица-мать. Когда она приблизилась к Вертерну, представившему ей меня, она сказала: «здесь я среди пруссаков»; затем обратилась ко мне: «Вы ведь написали «Шазо», которого я читала с таким большим интересом?» — «Шуазёль» тоже Ваш?» и т.д.

После того как государи удалились, мы навестили Гроебена — впрочем, замечательный человек — Бонина, знакомого мне еще до этого веселого Лоэна и Баде-Вильгельма [430].

Затем последовал праздничный обед во дворце, после чего удовольствие закончилось. Прежде я думал, что это аффектация [431], когда во время придворных торжеств дипломаты ругаются. Теперь же сразу после первого придворного торжества, который все же был вполне императорским, я начинаю понимать, что этими историями можно вполне насытиться.

Еще в то же воскресенье генерал Бонин написал мне письмо, в котором он возвращался к «Шуазёлю»: «сегодня вечером у Её Императорского Величества об этом зашла речь, и Высочайшая особа выразила желание, чтобы я завтра вечером зачитал кое-что из работы. Не могли бы Вы мне в течение дня адресовать в Ропшу [432]с фельдъегерем два экземпляра. Вы бы меня очень обязали». В Ропше, этом красивом дворце, в котором 17 июля 1762 г. «скоропостижной смертью» скончался Петр III, императрица велела каждый вечер зачитывать вслух из «Шуазёля».

Завтра большой парад в Красном Селе, сразу после которого Гроебен и Бонин отправятся сразу в Кронштадт, чтобы отплыть с «Адлером». Вероятно, последний должен будет несколько подождать, поскольку парад закончится поздно. Лоэн без сомнения вступит в должность Рудольфи. В настоящий момент он отправляется с императором в Варшаву, предположительно, в ночь с 3 на 4 сентября по новому стилю. 11-го он должен быть в Берлине на учениях.

В отношении Вертерна все еще нет ничего определенного. Между тем, работы стало все больше, в особенности из-за того, что Горчаков живет теперь не здесь, а в Петергофе, что при условии частых конференций Вертерна отнимает очень много времени. Нас очень занимает Дунай. Петергоф и Сан-Суси [433]в отношении объединения Молдавии и Валахии — сердце и душа [434]. Вчера Горчаков по телеграфу приказал Бутеневу [435]срочно покинуть Византию, если не будут полностью аннулированы (результаты — В.Д.) сепаратистских выборов в Молдавии, прошедших вследствие двойной игры Порты и других интриг, отчасти при помощи фальсифицированных выборных списков. Вне всякого сомнения дело закончится объединением двух княжеств. Это витает в воздухе.

Пожилой Лёвенштерн все еще не может умереть.

Позавчера в первой половине дня состоялся въезд великой княгини Ольги Федоровны. Железнодорожный вокзал украшен флагами, фестонами, цветами, локомотивы — гирляндами. Барон ехал из Петергофа с государями и получил возможность услышать много комплиментов. Императрица-мать как настоящая жительница Берлина — это так и есть в полном смысле этого слова — спросила его: «задачи по строительству железной дороги не приведут ли в беспорядок Ваши финансы?»

На площади перед вокзалом стояло около пятнадцати больших позолоченных государственных карет а-ля Луи XIV [436]и фаэтонов с напудренными кучерами или жокеями и шестью или восьмью великолепно украшенными лошадьми. Между ними — егеря, придворные лакеи, камергеры, церемониймейстеры, все расшитые золотом, а еще придворные арапчики, худощавые черкесы, в ярко-красном и в кольчугах, казаки, пажи — несравнимая картина, чье красочное очарование стало еще больше, когда процессия выстроилась и начала свое шествие. Эти выделанные золотой филигранью кареты с большими оконными стеклами и художественной росписью Ватто [437], в которых изящные придворные дамы в своих красивых кринолинах, сарафанах и повойниках, с обеих сторон необозримая шеренга гвардейцев, расставленных от вокзала до самого Зимнего дворца, — теперь мне не нужно читать мемуары герцога де Сен-Симона [438], чтобы представить себе картину Придворного праздника.

Второй волнующий момент в этом восточном великолепии состоялся вчера, когда после окончившегося таинства венчания внушительный певческий хор запел свои гимны. Неописуемо красиво раскатывались полновесные аккорды по сводам капеллы. Но от величия до смешного — один шаг. Также и здесь. Во время одного определенного песнопения, слова которого Corps sacré des diplomates [439], естественно, не понял, греческий ритуал требовал, чтобы все опустились на колени. Русские могли подготовиться к этому моменту надлежащим образом и, как по одному слову, все собрание пало на колени. Стоять остался только sacré corps! Некоторые еще собрались с духом и быстро последовали примеру русских; другие же спокойно остались стоять. Это было отмечено с большим неудовольствием. К тем, кто не опустился на колени, был, конечно же, английский лев лорд Вудхаус. Вчера вечером император повелел сказать через Горчакова дуайену корпуса, старому Регине [440], что он ожидал, что и дипломаты станут на колени, если он сам стал.

Поистине волшебным было, когда супружескую пару сопровождали к их дворцу на набережной [441]. Мы все видели, как золотые кареты вновь подъезжали к самому Зимнему дворцу, но теперь уже при свете тысяч ламп, которые горели повсюду. Набережная была заполнена толпами людей; на Неве — маленькая флотилия, мачты и такелаж, украшенные флагами и лампами; к этому еще бенгальские огни, в то время как напротив своим световым великолепием играла биржа и весь Васильевский остров — это было фантастически настолько, что лучше бы не смог создать даже Людовик XIV.

В следующий четверг император уже отправляется в Варшаву. Он дважды посетит Берлин. Первый раз без императрицы 14-го и останется до 16-го. Затем он отправится в Дармштадт, Штутгарт, Веймар и т.д. и вместе со своей супругой вновь приедет в Берлин 2 октября по новому стилю, проведет там два дня и отправится обратно в Петербург через Варшаву. Вновь говорят о встрече с Наполеоном, который при последнем пребывании императора в Германии летом разыгрывал из себя чопорную женщину [442].

Теперь же, моя дорогая невестка, я должен сердечно поблагодарить тебя за твои любезные строки. Особенно я очень рад новостям о твоем брате. Будем надеяться, что он останется в стороне от разыгрывающихся сцен отвращения, которые не делают англичанам никакой чести [443].

На прошлой неделе министр финансов выступил с ежегодной речью перед Советом различных императорских кредитных учреждений, чтобы отчитаться по имперским финансам. Здесь эти ежегодные донесения считаются достоверными документами даже среди оппозиционно настроенных. Согласно этому, на 1 января 1857 г. в обращении было банкнот на 689 279 844 рублей. При этом в так называемый Смешанный фонд было депонировано: