Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

Какое-то время в самом городе еще не ощущалось жаркого дыхания войны. Изредка только раздавался вой сирены противовоздушной обороны – возможно, прилетали самолеты-разведчики. Мы спускались в подвальное помещение котельной, которое служило нам бомбоубежищем. Однако бесполезное сидение там надоедало, и некоторые стали оставаться у себя в квартирах вопреки требованию дежурных сойти вниз.

Фашистские полчища, молниеносно сломавшие пограничную оборону, стремительно продвигались к Москве. К середине июля развернулись жестокие бои за Смоленск, находящийся на московском стратегическом направлении. По этому пути, кстати, шли и французские войска Наполеона Бонапарта в 1812 году.

И вот, как сейчас помнится, 22 июля на рассвете из нашей черной тарелки (радиоточки велено было не отключать ни днем, ни ночью) раздался знакомый голос диктора Левитана, который настойчиво и тревожно повторял: «Граждане! Воздушная тревога! Граждане! Воздушная тревога!» Оглушительно завыли сирены. Через открытые настежь окна донеслись непривычные еще для уха звуки: стреляли зенитные орудия, установленные на высоких зданиях и стратегически важных объектах. (Мы жили вблизи трех московских городских вокзалов – Казанского, Октябрьского и Северного [79] Речь о Ленинградском и Ярославском вокзалах. Однако Октябрьский вокзал переименовали в Ленинградский в 1937 году. .) «Что это?» – недоумевали мы. Кое-кто из соседей легкомысленно посчитал, что это всего лишь противовоздушные учения, и советовал не волноваться. Какие учения?! Война, война подступает к самому нашему порогу! На востоке багровое зарево окрасило небо. Как потом выяснилось, горел спиртоводочный завод, в который попала немецкая бомба. Летчик нацеливался бомбить авиационный завод ЦАГИ, но промахнулся. С этого дня и началось.

Налеты фашистских самолетов на Москву с третьей декады июля стали ежедневными. Немцам присуща пунктуальность, поэтому их бомбардировщики появлялись в московском небе минута в минуту – ровно в девять часов вечера. Они шли массированным строем, их рев накатывал волна за волной. Оглушительно выли сирены. Бабахали зенитки. Из всех репродукторов доносилось: «Граждане! Воздушная тревога!». «Зажигалки», как в просторечии окрестили зажигательные бомбы, сыпались на крыши домов. Сбрасывали на Москву и кое-что пострашнее – бомбы огромной разрушительной силы. При прямом попадании они пробивали перекрытия нескольких этажей – без жертв не обходилось. Недалеко от нас, от Ново-Басманной улицы, на железнодорожное полотно упала такая бомба. Взрывная волна была настолько мощной, что наш дом солидной дореволюционной постройки, стоявший на добротном фундаменте, содрогнулся. Ощущение было не из приятных.

Однажды через открытое окно я увидела пролетавший довольно низко над домами фашистский самолет с отвратительным опознавательным знаком – свастикой, напоминавшей черного паука-крестовика. Этот впечатление я тоже запомнила надолго. По самолету стреляли трассирующими пулями, но ему удалось вырваться из их кольца и улететь.

Москвичи быстро приспособились к немецкой военной пунктуальности. К девяти вечера улицы города пустели. Жители спешили по домам. Те немногие, кого сигнал тревоги заставал на улицах, прятались в укрытия, самым надежным из которых было метро. Когда бомбардировки стали непрерывными и ожесточенными, люди на длительное время обосновывались на станциях московского метрополитена. На крышах домов было установлено дежурство, чтобы тушить зажигательные бомбы. Вступили в действие противопожарные отряды добровольцев. Ли Мин, конечно, не мог остаться в стороне от такого дела. Почти каждую ночь он вместе с другими жильцами проводил на чердаке нашего четырехэтажного дома. По сигналу тревоги вылезали на крышу через большое слуховое окно. Внимательно следили за траекторией падения бомб, и, если какая-нибудь из «зажигалок» попадала на крышу, тут же бросались к ней и торопились затушить в ящике с песком или в бочке с водой, которые поставили специально для этой цели на крыше дома.

Позднее Ли Лисань с удовольствием вспоминал об этих противопожарных дежурствах. Я думаю, он рассказал об этом и Чжоу Эньлаю. Во всяком случае, в 1950 году, после начала Корейской войны, когда в Китае создавался Государственный комитет противовоздушной обороны и Чжоу Эньлай в качестве премьер-министра встал во главе него, он предложил ввести туда и Ли Лисаня. Аргументация премьера была проста: «Мы с вами ничего не понимаем в ПВО, а Ли Лисань не только видел воздушные бои своими глазами, но и имеет практический опыт противовоздушной обороны». Для большинства китайских руководителей, действительно мало знавших, что такое воздушная война, это прозвучало убедительно, и Ли Лисань вошел в этот комитет.

Вскоре после начала войны началась эвакуация гражданского населения из Москвы. Вывозили в первую очередь детей дошкольного и школьного возраста. Без них город показался осиротелым. Заводские предприятия стратегического назначения также перебазировались вглубь страны. Переполненные пассажирские поезда и груженные заводским оборудованием тяжелые составы непрерывным потоком шли на восток – в Поволжье, на Урал, в Сибирь, в среднеазиатские республики.

В издательстве, где работал Ли Мин, готовились эвакуировать семьи сотрудников.

– Поезжай и ты, – сказал мне муж. – Все равно работы в Москве ты не найдешь.

И действительно после окончания института я сидела дома без дела. С дипломом отличницы, который портила только одна четверка – по истории языка. При распределении мне дали направление в среднюю школу учительницей французского языка. Но податься было некуда: все школы, все вузы уже не функционировали, а готовились к эвакуации. Я с радостью пошла бы работать на какую-нибудь фабрику, сочла бы за честь стать рабочим человеком в те грозные времена. Но остававшиеся в Москве заводы и фабрики переключались на выпуск военной продукции, и я знала, что любая попытка поступить туда на работу будет напрасной. Такое со мной уже случалось: еще накануне получения диплома я попробовала устроиться в Военный институт иностранных языков преподавательницей, но получила категорический отказ. Причина – муж-иностранец, к тому же побывавший в тюрьме.

И я решила ехать в эвакуацию в расчете на то, что там не придется сидеть сложа руки. Со мной поехали мама и невестка Мария с пятилетним сыном Толей. Оставаться в городе с ребенком становилось опасным, и Володя настаивал: «Уезжайте и вы!»

В начале августа семьи сотрудников издательства погрузили в товарный вагон – пассажирских уже не хватало – и повезли в Горьковскую область. В городе Горьком (теперь снова Нижний Новгород) нас пересадили на пароход, и мы поплыли вниз по течению. Через несколько часов пароход причалил к пристани Васильсурск. Здесь небольшая речка Сура впадает в Волгу. Затем нас отвезли в деревню Малый Воротынец и расселили по избам колхозников.