Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

Доехали до районного центра. Нас потом сразу же, не выгружая из машины, отправили по колхозам. Каждая машина получила свое назначение. Таким образом, поскольку я была в одной машине с нашими иноиздатовцами, я попала с ними в один колхоз, а наши четыре типографские девушки поехали в другой – куда, не знаю. Дорогой мой Минчик, пусть это тебя не волнует – здесь нет принципа распределения по предприятиям».

Итак, от Красного Яра нас повезли в степь, в глубинку. Когда мы прибыли к нашему новому месту жительства, то пришли в отчаяние: посреди бескрайней степи, в открытом поле, стояли какие-то унылые домики. А вокруг полное безлюдье. Добрались до дома правления колхоза, который носил русско-немецкое название «Штурм», и поразились: у дверей, как часовые, стояли… верблюды! Мы воззрились на них, а они – на нас с высоты своего величия, но не оплевали.

Когда мы вошли в правление, то впечатление стало меняться к лучшему. Помещение было чистенькое, теплое, и встретили нас со всем радушием. Председатель колхоза подробно объяснил нам все, начиная от рабочих заданий и кончая бытовыми мелочами. Первую ночь мы провели в правлении колхоза, а потом нам на каждую бригаду (семнадцать человек) выделили отдельный дом, обеспечили топливом.

Я обратила внимание, что дома в деревне были добротные: каменные, оштукатуренные и крытые железом. Не чета избенкам-развалюшкам в русских селеньях. Колхозы немцев Поволжья прежде были богатые, а «Штурм» перед войной был даже участником сельскохозяйственной выставки. Но теперь деревня стояла пустая, в ней жили только две – три семьи русских и украинских беженцев из Курской области и с Украины. И поля вокруг бескрайние, голые – ни кустика, ни деревца, только земля, укрытая снегом. Мебели в домах не осталось никакой – хозяева все увезли. К нашему приезду соорудили нары, настелили сена, мы так и спали, накрываясь пальто.

Как-то поздно вечером я вышла из дома и замерла в изумлении: откуда-то издалека доносился странный однообразный гул, тянувшийся на одной ноте. «Что это – радио? Откуда оно в степи?» – Надо мной посмеялись: «Какое радио! Это волчий вой, только очень отдаленный». Волков в степи развелось в тот год великое множество. Голодные, они залезали в овчарни и коровники, резали скот. С ними просто сладу не было.

Вскоре с волками повстречался один из наших – сын сотрудницы немецкой редакции. Ему было поручено перевозить снопы с отдаленного омета на деревенский ток. Не успел он еще нагрузить телегу снопами, как вдруг вдали показалась стая волков. Они мчались к нему с ужасающей быстротой. Паренек вскочил на телегу и стегнул лошадь. Она и так, без понуканий, понеслась вскачь. Волки преследовали его упорно, до самой деревни. С тех пор мальчишка отказался ездить в поле один – с ним обязательно отправлялся напарник.

Среди этого пугающего белого безмолвия согревала душу возможность сытно поесть, перестать чувствовать себя голодной.

Я писала родным:

«Вчера вечером нас накормили ужином – такого мясного вкусного супа мы давно не ели. Дали нам по куску хлеба и очень были смущены и извинялись, что мало: не ожидали, что прибудет так много народа (нас здесь 34 человека), и не напекли хлеба.

Нам установили такой паек: 800 гр. хлеба, 200 гр. круп, 100 гр. мяса (через день), 200 гр. белой – 72 % – муки для лапши и пр., 50 гр. масла подсолнечного. Председатель заявил, что у них этого масла много, хватит до нового урожая. Он сказал, что мы можем пить чай сколько угодно и даже… настоящий китайский, 1-й сорт.

В общем, условия бытовые нас не волнуют. Единственное, что нас беспокоит, это справимся ли мы с работой, не ударим ли в грязь лицом. Но во всяком случае, будем делать все, что в наших силах».

Чуть начинало светать, мы шли на ток. Нужно было обмолотить хлеб с 300 га, а всего в колхозе было засеяно 2000 га, но нам одолеть такое было невозможно. Мужчины подавали снопы на барабан молотилки, а мы, женщины, отгребали зерно и мякину. Работа была не столько тяжелой, сколько пыльной. Остья и мякина набивались в ноздри и в рот, приходилось по самые глаза укутываться платками. Зато за нелегкий труд нас досыта кормили: по утрам молоко и белый хлеб, за ужином и обедом жирные мясные щи либо вкусный украинский борщ (стряпухой была эвакуированная сюда украинка). Так хорошо мы уже давно не ели и в знак благодарности старались работать еще лучше. Впереди к тому же маячил мешок муки – оплата труда для каждого работника. Нам пообещали 8 % с каждого обмолота, и все понимали, что это замечательно!

Через месяц работы были закончены, пора было собираться в обратный путь. Весна уже давала о себе знать: снег начал оседать, подтаивать, дороги становились непроезжими, тонули в жидкой, как кисель, грязи. Что делать? Грузовику не пройти, а ждать, когда дороги подсохнут, невозможно. Решили идти пешком, а заработанную муку нам обещали подвезти потом. Вышли в путь, когда солнце еще не встало. Идти было трудно: вязкая жирная грязь налипала на обувь, плечи оттягивал мешок с вещами. После нескольких десятков километров пути предстояло еще пересечь проток метров тридцати шириной, пройти по узеньким бревнышкам над бурлящей водой. Для нас, уставших насмерть, это было настоящим испытанием. Шаг за шагом мы передвигались подобно эквилибристам, опасаясь потерять равновесие и свалиться в воду. Один парнишка действительно оступился и упал. Хорошо еще, что это случилось у самого берега, где было неглубоко – по пояс. Оглянувшись назад, я сама себе удивилась: как мне удалось перейти? Откуда у человека в критические минуты берутся силы и решимость?

С наступлением весны все вокруг повеселело. Снег быстро растаял, и все, что мы наделали во дворе общежития за зиму, вышло наружу. Пришлось кинуть клич и организовать субботник по уборке нечистот со двора. Командовал работой рослый немец. Организовал все как надо, распоряжался по-командирски, и дело спорилось. Этот немец, между прочим, стал впоследствии начальником полиции восточной части Берлина. Фамилии его, к сожалению, не помню.

Двор принял надлежащий вид и вскоре зазеленел весенней травкой. Проклюнулись одуванчики, и наши коллеги-французы начали есть их листья как салат, сдобрив немного растительным маслом. Мы, русские, смотрели на этот салат с опаской: не отравишься ли? Ничего, французы оставались живы и здоровы. Тогда и мы последовали их примеру – витаминов ведь недоставало, а овощей никаких не было.

Постепенно пришли к мысли завести огороды. Земли, как повсюду в России, было много – только работай, и она тебя накормит. Желающим – а ими оказались почти все – отвели участки позади типографии. Раздобыли орудия труда и принялись вскапывать целину. Лучше других обрабатывали землю китайцы, это у них, как видно, в крови. Меня удивило, что даже такой интеллигент, как Ли Мин, никогда раньше не занимавшийся крестьянским трудом, так любовно относится к земле, обращается с ней умело и бережно. Прежде чем посадить что-нибудь, он терпеливо растирал руками, размельчал комья земли, и семена в нее ложились, как в мягкую перинку. Каждый день мы ведрами таскали воду для полива огорода.