Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

Тем же летом, а может быть, и весной у нас в издательстве создалась напряженка. По указанию Политуправления Советской армии выпускались листовки для фронта на немецком, венгерском, румынском и испанском языках. Союзниками фашистской Германии были тогда Венгрия, Румыния и Испания. Воевавшие на фронте против советских войск испанские дивизии называли почему-то «голубыми» (тогда это слово не имело того значения, что сейчас), а румынских солдат прозвали «кукурузниками» – очевидно, из-за их привычной национальной еды мамалыги (каши из кукурузной муки).

Поскольку задание было ответственным и срочным, в издательстве царил аврал. Мне, как выпускающему, – работала я тогда в производственном отделе – приходилось по ночам торчать в типографии, чтобы наблюдать за печатанием листовок. Несмотря на беременность, я носилась вверх и вниз по типографским лестницам, а потом в поздний час спешила к последнему поезду метро. Уличные фонари не зажигались, из окон домов не падал свет, потому что в Москве по-прежнему соблюдалась строжайшая светомаскировка и все военные годы город был погружен во тьму. Я шла по улицам в кромешной темноте, дорогу находила почти на ощупь – ориентиром служили побеленные стволы деревьев по краям тротуара. Но страха не было.

В городе было спокойно даже ночью: никаких налетов, ограблений, нападений – все это появилось гораздо позже.

Продовольственная проблема оставалась по-прежнему острой, поэтому правительственными органами было принято решение о создании коллективных огородов. Пожалуй, это был единственно правильный выход из тупика, во многом способствовавший решению проблемы. Весной 1943 года в издательстве были организованы четыре бригады, куда вошли все сотрудники. Вместе с мужем я попала в бригаду китайской редакции. Под огород нам отвели большую полосу целины в дачной местности Подлипки. Наняли тракторы и по весне вспахали землю. Остальные работы – посадку, окучивание, уборку картофеля – мы выполняли уже сами. По воскресеньям с раннего утра ездили на наш участок. Надо было видеть привокзальную Комсомольскую площадь в те дни! Она вся была запружена народом: с лопатами на плечах огромная армия огородников устремлялась к трем вокзалам, втискивалась в битком набитые вагоны электрички.

Наша бригада, в которой были Гуйский с Любой, Чэнь Чанхао с женой Граней и другие китайцы, выделялась своим усердием. Все работы мы выполняли своевременно, тщательно окучивали картофель. На наших аккуратных грядках не было ни травинки, тогда как на участках французской и английской редакций буйствовали сорняки, среди которых еле угадывались чахлые кустики картошки. Наши труды не пропали даром: осенью картошка у нас уродилась на славу – величиной с кулак, а у других она оказалась мелкой, как орех. «У китайцев, – говорили в издательстве, – легкая рука. Землю они любят, и земля любит их, вознаграждает щедро».

Коллективные огороды просуществовали вплоть до 1946 года. Благодаря им мы все же стали не слишком страдать от голода. Всю войну выручала нас картошка, не сходила со стола. Варили мы ее в русском самоваре и ели на завтрак, на обед и на ужин просто с солью – масла не было. Сосновые шишки, чтобы разводить самовар, собирали в лесу, прилегавшем к нашему огородному участку. Запасались картошкой на всю зиму, держали в комнате под кроватью – другого места для хранения не было. Тяжелые мешки носили на спине до станции, садились с ними на электричку, а потом тем же способом тащили до дома. Откуда только силы брались – сейчас просто диву даешься!

В августе 1943 года я вместе со всеми работала на огороде, окучивая картошку, но через пару дней вдруг почувствовала симптомы, похожие на предродовые. Разбудила маму и мужа и сказала, что мне вроде пора отправляться в родильный дом. Меня поехали провожать Ли Мин и Мария. Никаких такси не было. Мы отправились к трамвайной остановке. Стояло раннее утро, трамваи только что пошли, но все места были заняты. Я стояла, худенькая, в своем широком пальто, которое скрывало все особенности фигуры. Никто и не подозревал, что со мной происходит, и не думал уступать мне место, как принято. Наконец Маруся не выдержала и обратилась к какому-то мужчине:

– Гражданин! Ну уступите же место женщине – она едет в родильный дом!

Гражданин посмотрел на меня с недоумением, но с места поднялся.

Несмотря на войну, в роддоме на Семеновской поддерживались чистота и порядок, палаты даже были полны. Я лежала в огромной палате, где стояло коек двадцать. Нам делали все необходимые процедуры, нянечки подавали судна, протирали полы. Физическая работа на огороде не только не пошла мне во вред, а даже, наоборот, облегчила роды. Я была рада, что исполнилось мое желание иметь дочку. Ли Мин тоже не требовал, чтобы непременно был сын.

Прямо из родильной палаты я написала ему письмо:

«Дорогие Мин и мамочка!

Чувствую себя хорошо, хотя вчера и сегодня вечером температура 37,2, но это не страшно. Сегодня в 6 ч. утра первый раз принесли мне кормить дочку. Вас всех интересует, какая она? Мин, она настоящая китаяночка – удлиненные глаза, широкий нос. Вчера, когда я ее увидела, она показалась мне совсем некрасивой, но сегодня уже через каждые три с половиной часа (время кормежек) она для меня все хорошеет и хорошеет. Волосенки у нее совсем черные. Мамочка, не огорчайся, что у тебя такая совсем восточная внучка – она будет хорошей девочкой.

Большое спасибо, Мин, за вчерашнюю передачу. Цветы стоят около меня и замечательно пахнут. Сестра, принесшая дочку для кормления, поднесла ее к цветам понюхать, но на ее слова: “Нюхай, нюхай, это для тебя” дочка, оставшись равнодушной, соизволила приоткрыть только один глаз».

Услышав, что я родила, муж тут же примчался, чтобы посмотреть на ребенка, но его в палату не пропустили. Вообще мужчин в палаты не пускали из гигиенических соображений, поэтому они прилипали к окнам – это был первый этаж – и «высматривали» новорожденных, когда их приносили кормить. На второй или на третий день Ли Мин пришел опять, в положенный час. Я вышла к нему в приемную. Он принес собственноручно приготовленный куриный бульон и еще какие-то вкусные вещи, но главной его целью было посмотреть на малышку.

Через неделю за мной приехали опять же Ли Мин и Мария, закутали девочку в одеяло и повезли нас домой. Новорожденная дочка была такая маленькая, что веса почти не чувствовалось. А что можно было ждать? Я ведь все эти месяцы питалась одной картошкой. Ли Мин держал на руках легкий сверток и все время заглядывал в него: боялся обронить ребенка по дороге.

Выбирать имя дочери муж предоставил мне, и я назвала ее Инной. Это имя мне нравилось своей звучностью и незатертостью, в те времена оно было редким. Когда я оказалась в Харбине, моя тамошняя няня из местных русских, узнав, как зовут девочку, всплеснула руками: