Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

Еще несколько минут, и поезд тронется. К нам в вагон заходит советский начальник поезда. Спрашивает, как мы устроились, а затем предупреждает:

– Услышите за окнами стрельбу – сразу ложитесь на пол.

– Какая стрельба? – изумляемся мы.

И узнаем, что в этих районах, оказывается, действуют банды вооруженных бандитов, по-местному – «хунхузов» («краснобородых»), которые нередко нападают на поезда. Сейчас идут боевые действия по уничтожению этих банд, и все поезда следуют под охраной. Наш поезд шел под охраной вооруженной группы, состоявшей из русских молодых парней. Эти «белые» русские, оказавшиеся в Китае после революции, казались мне сделанными совсем из другого теста, и я с опаской поглядывала на них.

Раздается паровозный гудок, и вагон плавно приходит в движение. Все ритмичнее стучат колеса. Мы стоим в коридоре у окна. Мои спутницы переживают радостное волнение: они на родной земле. А для меня все в новинку, и поэтому все интересно. За окном такие же безлесные просторы, как и на нашей земле, в Забайкалье. Но, удивительное дело, повсюду возделанные лоскутки полей и огородов. Зеленеют кочаны какой-то диковинной капусты, не похожей на нашу. То и дело пробегают деревеньки с глинобитными фанзами, крытыми соломой, – совсем не такие, как российские избы. Да и люди выглядят по-иному: смуглые, черноволосые, одежда на них особого покроя. Женщины в штанах, что особенно непривычно видеть. Славные замурзанные ребятишки…

Чтобы понять, какие перемены произошли в китайской деревне, надо было видеть ту, прежнюю, времен японского хозяйничанья в Китае! Бедность, крайняя нищета во всем – убогие лачуги, оборванные, грязные люди…

На станциях нам приветственно махали и что-то кричали. Девушки объяснили, что людям нравится «иностранная куколка» Инночка, прильнувшая к окошку. Такое экспрессивное внимание к детям, и тем более к непохожим на своих, я позднее замечала на каждом шагу.

Ближе к вечеру появился китайский солдатик и уселся на откидное сиденье возле самой двери нашего купе – охранять нас. Занавесок на застекленной двери не было, и нас очень смущало присутствие этого стража.

– Чего он здесь торчит? – кипела Сунь Кеин. – Но что поделаешь – не прогонять же его! Он на боевом посту.

Стемнело, поезд остановился на какой-то станции. Видимо, простоим всю ночь – продолжать путь было опасно. Уставшие от канители при пересечении границы, мы пораньше улеглись спать. Сунь Кеин с опаской залезла на верхнюю полку, которая откидывалась каким-то мудреным способом, и с присущим ей юмором заметила:

– А меня тут не расплющит в отбивную котлету?

Но все обошлось. Утром, еще в полудреме, я и Лили услышали удивленно-радостный возглас все той же Сунь Кеин:

– Где это мы? Уж не в раю ли?

Свесившись с полки и делая вид, что трет глаза, она указывала на столик в купе. Я посмотрела: действительно чудеса! Столик ломился от яств: аппетитно румяные жареные куры, колбасы, лепешки и прочая снедь… Такого мы уж давненько не видывали – ни в голодные военные годы, ни в скудные послевоенные дни!

А чудо продолжалось.

Немного спустя в дверях появился русский парень из поездной охраны с эмалированным ведром в руке. Мы воззрились на него. «Отведайте здешней сметаны», – промолвил он и тут же исчез. Мы даже слова не успели сказать в благодарность. Ведро осталось при нас. Давно мы не пробовали такого диковинного продукта, как сметана, и с аппетитом принялись ее поглощать. Сметана была просто объедение: свежая, жирная, вкусная. Но осилить полведра даже общими усилиями мы никак не смогли.

Как это обычно бывает в дороге, разговор перекидывался с одной темы на другую, но стержнем его был Харбин и наша будущая жизнь там. Помню, я со вздохом сказала:

– Вот было бы хорошо, если б нам дали две комнаты. Ведь у нас ребенок.

Мои спутницы, успевшие переговорить с Лао Мэном и выяснить ситуацию, весело расхохотались:

– Какие две комнаты! У вас там целый дом!

Я прямо обмерла от неожиданности. Жизнь предлагала мне новые мерки, к которым я еще не успела привыкнуть, и весь этот первый день в Китае остался в памяти сказочно приятным сюрпризом.

В Харбин мы прибыли, насколько помнится, на третьи сутки. Это было 6 октября 1946 года. Вещи наши вынесли на перрон все те же солдатики. Я сошла следом, с нетерпением ожидая увидеть Ли Мина.

И тут передо мной возник какой-то советский железнодорожник. Начальнически-безоговорочным тоном приказал:

– Автобус на площади. Всем ехать в гостиницу.

– Почему в гостиницу? Я ведь к мужу приехала, – растерянно выговорила я.

– А кто ваш муж? – спросил этот человек в железнодорожной форме.

– Ли Лисань, – назвала я.

Эта китайская фамилия, по-видимому, ничего ему не объяснила, а только усилила недоумение, которое прямо отразилось у него в глазах. Но все-таки он оставил меня в покое.

Тогда я еще не знала, что в Харбине существует как бы два мира: один – узкий, замкнутый мирок командированных советских людей, которые четко дистанцировались от местных своих соотечественников; другой – китайский мир в лице коммунистов, вступивших в город вместе с Народно-освободительной армией. Это был другой обособленный круг, живший по своим законам.

Я стояла на перроне и искала глазами мужа. Время шло, а его все не было. Вдруг мои спутницы радостно воскликнули:

– Вон, вон идет ваша машина!

Наша машина? Автомобиль, принадлежащий моему мужу? Поистине, дни чудес!

На перрон действительно въезжал голубого цвета форд.

Машина остановилась, но в ней никого не было. В чем дело? Где мой муж? Мне объяснили, что он на важном заседании. Но для меня это не было веским доводом.

Какое может быть заседание, когда из такого далека приезжает жена с ребенком?!

Я совсем не представляла, кем теперь стал Ли Лисань и что значит быть женой крупного политического деятеля, день и ночь занятого по горло. По существу, я даже толком не знала, какой работой занимался мой муж после того, как мы с ним расстались.

Я почувствовала себя глубоко обиженной. Ехала-ехала – и вот нa тебе!

Но все-таки меня, надутую, усадили в автомобиль, и мы покатили.

Харбин не удивил меня своим видом: привычного типа каменные дома, двух-, трехэтажные, как на старых улицах Владивостока, Саратова или других провинциальных городов, магазины с вывесками на русском языке, православные церкви. На улицах много обычных светлоглазых лиц. Почти русский город.

И вот перед нами показались скромные на вид особнячки, предназначавшиеся для служащих КВЖД, стоявшие на перекрестке, по углам двух спокойных улочек – Садовой и Технической (все улицы в городе имели русские названия), как оказалось, напротив Харбинского политехнического института, в Новом городе (Наньган). Весь прилегающий район был застроен такими же типовыми домиками.