Андрей Танасейчук - Джек Лондон: Одиночное плавание

Специально в гости Лондон почти никого не звал. Но так повелось, что к нему можно было приезжать запросто. Он не раз сам говорил об этом и всегда с удовольствием играл роль радушного хозяина.

Впрочем, играл ли? Похоже на то, что был вполне искренен, — беседы с иными из гостей были ему любопытны, а к тому же у него появлялось «законное» основание выпить. Хотя и «подкреплялся» в течение дня он постоянно, но пьяным, — как утверждал, — «меня никто не видел по очень простой причине: я и не был пьян. Но навеселе обязательно». И — признавался: «Если бы другой, непривычный человек пил столько каждый день, он наверняка давно протянул бы ноги!»

А «Джон Ячменное Зерно» наступал.

«Старая история! — читаем в «Исповеди алкоголика». — Чем больше я пил, тем больше мне было нужно для достижения желаемого действия. Вскоре меня уже перестали удовлетворять коктейли. Мне было некогда возиться с ними, да и желудок мой столько не вмещал. Виски действовало куда сильнее. Его требовалось меньше, а результат был ощутимее. Теперь мою предобеденную порцию составляло пшеничное или ржаное виски, смеси выдержанных вин, а в конце дня — виски с содовой».

Разумеется, он отдавал себе отчет в том, что с ним происходит:

«Прежде я всегда превосходно спал, теперь мой сон испортился. Бывало, если я проснусь среди ночи, то начну читать и снова засыпаю. Теперь это уже не помогало. Я мог читать два часа и даже три, но сон не приходил. Навевало его только виски, да и то рюмки три, не меньше. После этого до утра уже оставалось так мало времени, что алкоголь не успевал переработаться в организме, и я просыпался с ощущением сухой горечи во рту, с головной болью и спазмами в желудке — в общем, чувствовал себя прескверно. Похмелье, как у всех заядлых пьяниц! Для бодрости срочно требовалось что-нибудь выпить. И Джон Ячменное Зерно, уже сумевший втереться ко мне в доверие, не медлил. Итак, выпивка перед завтраком — для аппетита. Я приобрел в это время еще одну привычку: держать возле постели кувшин с водой — и пил по ночам, чтобы умерить жжение и сухость во рту. Мой организм находился под непрерывным воздействием алкоголя. Я не разрешал себе передышки. Уезжая в какое-нибудь глухое место и не зная, смогу ли достать там виски, я брал с собой из дому кварту, а подчас и несколько кварт. Прежде меня поражало, когда это делали другие. Теперь я сам так поступал не краснея! Все мои мудрые правила летели к чертям, когда я оказывался в мужской компании. Я дружно пил со всеми…»

И ничего поделать с собой не мог. Признавался: «Во мне горел ненасытный огонь. Пламя поддерживалось изнутри и разгоралось все ярче. В течение дня не было ни минуты, когда бы мне не хотелось пить. Я начал отрываться от работы, чтобы осушить стакан, написав пятьсот слов. А вскоре и вовсе не приступал к работе, пока не выпью».

Лондон отчетливо видел проблему и явно осознавал, что превратился в алкоголика: «Я очень хорошо понимал, чем все это грозит, и положил себе за правило не пить, пока не кончу писать».

Но, как оказалось, «возникло неожиданное дьявольское осложнение. Без алкоголя работа уже не шла». И еще признание: «Не выпив, я не мог писать. <���…> Я сидел за письменным столом, брал в руки перо, вертел бумагу, но слова не шли. В мозгу была одна лишь мысль: против меня в буфете стоит Джон Ячменное Зерно. Отчаявшись, я наливал себе виски, и тогда колесики в мозгу возобновляли работу, и я отстукивал тысячу слов на машинке».

Писатель вспоминал один особенно тяжелый день: «Я прикончил все запасы и решил больше их не пополнять. Это не помогло, ибо, к сожалению, на нижней полке буфета еще оставался ящик пива. Тщетно пробовал я работать, уверяя себя, что пиво — жалкий заменитель сильнодействующих средств, что я не люблю его. Мысль об этом ящике не давала работать. И только когда я выпил пол кварты, появились нужные слова. Но мне пришлось многократно повторить эту порцию, прежде чем тысяча слов легла на бумагу».

Разумеется, он взялся бороться с этим. Не у многих находились силы для противостояния. В том числе среди современников и соотечественников писателя. Например, О. Генри не смог совладать с «Джоном» (правда, и не пытался!). Неравную борьбу вели с ним друг Лондона Эптон Синклер и недруг Амброз Бирс. Совершенно не сопротивлялся недугу красавец и горький пьяница Джордж Стерлинг.

Лондон — боролся. Хотя, судя по цитируемой здесь книге, он явно не считал себя алкоголиком — «Если Джон Ячменное Зерно мог так поработить меня, чуждого ему по природе, как же должен страдать настоящий алкоголик…» — и превращаться в него точно не хотел.

Прежде всего, избавился от запасов спиртного, вернее, не стал их больше пополнять. И, «совершая героические усилия над собой, все-таки вернулся к правилу писать ежедневную тысячу слов без помощи алкоголя». Несмотря на то, что, «пока я писал, жажда все больше и больше разгоралась», а потом — «едва поставив точку, выскакивал из дома и мчался в город выпить», — все-таки это была совсем небольшая, но все же победа.

И заслуга в этой — к сожалению, временной — победе принадлежала не только (а может быть, и не столько) ему, сколько Чармиан.

В Рождество 1910 года Чармиан объявила супругу, что ждет ребенка. Появление малыша она ожидала в июле. Известие привело Лондона в восторг. Он был уверен, что на этот раз точно будет мальчик. Сын! Воображение наверняка уже рисовало ему продолжателя рода, внуков, родственников… В общем — семейный круг. Ну, а какой семейный круг без родового гнезда? И Джек решил его построить. А поскольку иных планов, кроме грандиозных, у Лондона не было и быть не могло, он намерился строить нечто совершенно невообразимое — огромный дом с множеством комнат, необыкновенной архитектуры, ни на что не похожий! Своими планами тотчас поделился с Чармиан, а та (и разве могло быть по-другому — с ее-то характером?) пришла от них в восторг. Трудно сказать, кто предложил это название — «Дом Волка» — сам писатель или супруга, но было решено, что поместье будет носить такое имя.

Замысел стал обрастать подробностями: стены сложат из местного красного цвета песчаника, перекрытия сделают из калифорнийской сосны и секвойи; в доме будет два этажа и — обязательно — башня, в ней — кабинет Лондона, там он будет сочинять. Между этажами двойные, нет — лучше тройные, перекрытия. Межкомнатные перегородки из цельных стволов сосны. Один этаж будет в полном распоряжении Чармиан, а там обязательно — детская, игровая, гардеробная для матери и, отдельно, для ребенка. Разумеется, помещения для слуг (их число увеличится). Гостиные комнаты — отдельно для мужчин и для женщин; конечно — бильярдная (Джек и его жена любили эту игру); непременно большая библиотека — целый зал, музыкальный салон, не меньше десятка комнат для гостей. Крыша будет черепичная и никакой жести — желоба будут медные, водосточные трубы — тоже из меди и т. д. и т. п.