Сергей Тарасов - Осколки. Краткие заметки о жизни и кино

«Скажите, почему нас с вами разлучили?» — это про нас пел мой любимый Петр Лещенко.

Однажды, когда я пришел к Танции, она, в слезах, показала мне письмо от отца. Он вызывал дочь в Румынию…

За день до ее отъезда меня на двое суток посадили неизвестно за что на «губу». А ведь не имели права — мне было только 17 лет, и военную присягу я принял только через неделю, 24 октября 1951 года…

Конечно, я общался и с другими людьми. В то время мы с братом Костей часто бывали в родовом доме у брата нашей мамы, которого молодежь звала «дядя Лёня». Он потерял на войне обоих сыновей. Да и сам прошел всю войну…

Дядя Лёня всегда был рад, когда в его доме собиралась молодежь. Меня он любил, потому что я был похож на его сына Женю… В доме на Серпуховке мы с братом встречались с нашими двоюродными сестрами Зоей, Галей, Верой, Майей. Иногда приходили и более старшие Валя, Наташа и Нина, которую сопровождал ее муж Федор Шатров, летчик, Герой Советского Союза.

Мы танцевали, играли в «фанты», дурачились. В доме у дяди Лёни нам всегда было хорошо, мы как-то особенно чувствовали свою родовую близость.

Дом дяди Лёни стоял в начале Люсиновской улицы, за Храмом Вознесения Господня, который в те времена был занят какими-то учреждениями. Когда дяди Лёни не стало, в его дом сначала кого-то заселили, потом дом и вовсе снесли. На его месте появилась «Пельменная»… Потом снесли и «Пельменную»…

В Академии я учился прилежно, хорошо понимая, что если не сдам первой же сессии, то меня отчислят. Тогда меня могут отправить дослуживать мой солдатский срок куда-нибудь в Сибирь или на Дальний Восток.

И в личной жизни настало затишье. После романа с Констанцией наши отношения с Ирой сошли на нет. Ну, иначе и не могло быть, особенно после жуткой драки в «Аквариуме», которая из-за нее и произошла.

Я уже упоминал о том, что из нашего Благовещенского переулка был короткий проход через развалины недостроенного из-за войны Театра оперетты к метро «Маяковская». Эти развалины находились на территории «Аквариума», еще закрытого для посещения. Вот на этом узком проходе мы с Ирой и повстречали трех парней. Один из них как бы случайно толкнул меня плечом, а другой отпустил похабную шутку обо мне и моей девушке. Недолго думая, я врезал ему в челюсть, и он грохнулся на землю. Второго я достал боковым ударом в печень. Парень скрючился от боли и со стоном осел на землю. И тут передо мной вырос третий противник. Это был амбал на голову выше меня и гораздо крупнее. После первого обмена ударами я понял, что мой противник тоже имеет отношение к боксу.

Это была короткая драка, показавшаяся мне бесконечной… Первые два парня, вырубленные мной, в ней не участвовали, поскольку не могли еще прийти в себя. Дрались мы с «амбалом». Несколько раз он сбивал меня с ног, потом я его. Оба с трудом поднимались… пока я не свалили его прямым ударом левой в челюсть. За такой «джеб» меня бы тренер похвалил…

Ира смотрела на все это, прижав руки к лицу.

— Пойдем отсюда! — с трудом сказал я ей, поскольку губы, да и все лицо были разбиты и залиты кровью. Драться на кулаках — это не в перчатках на ринге…

— Боже! Какой ужас! — вдруг всхлипнула Ира и быстро, почти бегом, бросилась от меня.

Я, еле передвигая ноги, пошел за ней. В голове что-то звенело…

— Ира! — крикнул я ей вслед, но она убежала из «Аквариума»…

Я еле добрался до дома, пугая своим видом прохожих. Мама весь вечер и всю ночь ставила мне примочки на разбитое лицо, но глаз заплыл основательно. Когда мама меня окончательно обработала, я прилег на кровать и попросил брата позвонить Ире. Костя ушел в комнату родителей, где стоял телефонный аппарат. Вернулся он быстро.

— Ну что? — спросил я.

Костя помолчал, а потом сказал:

— Она больше не хочет тебя видеть…

Я добрался до телефона, брат набрал номер Иры. Она сняла трубку.

— Ира… — начал было я, но она перебила меня.

— Не звони мне больше! — сказала Ира и повесила трубку.

Мы с братом долго пытались понять такую реакцию Иры на случившееся. Костина версия была такая: «Она же никогда не видела тебя в жестокой драке. Просто испугалась «зверя», который скрывается за романтической маской».

А я подумал, что это — только повод… А причина — Констанция Георгиу-Деж. Хоть мы и не афишировали наши отношения, но кто-то из знакомых мог что-то знать и рассказать Ире.

Так закончилась история моей первой любви…

Утром я с распухшим лицом, с синяками и заплывшим глазом шел через «Аквариум» к метро. Я был в военной форме и спешил в Академию. И тут я буквально столкнулся со вчерашним «амбалом». Ну и лицо было у него! Не лучше моего.

Мы остановились, глядя друг на друга, а потом почти одновременно захохотали и разошлись, пожав друг другу разбитые и перебинтованные руки.

В метро мне уступали место девушки. Они, наверное, думали, что бедный солдатик так пострадал, совершая какой-то героический подвиг…

Перед занятиями в Академии было традиционное построение. Старшина курса майор Воробьев обходил строй слушателей, привычно осматривая наш внешний вид. Около меня он остановился, лицо его застыло от удивления.

— Что с вами, рядовой Тарасов? — после долгой паузы спросил он.

— Бокс! — бодро ответил я. — Готовлюсь к первенству Москвы. Вчера провел тренировочный бой. Противник попался серьезный!

— Куда уж серьезней — отходя от меня, сказал майор Воробьев.

После расставания с Ирой и Констанцией моя личная жизнь сделалась сумбурной. В нашей компании в основном крутились разные «краткосрочные» девицы. Но перед самым Новым 1952 годом случилось событие, которое, в общем-то, перевернуло всю мою жизнь…

Ее звали Лиля, она училась на историческом факультете МГУ, жила недалеко от меня на улице Горького, рядом с Домом кино. Ее отец — полковник МВД, мать — светская дама, державшая и мужа, и дочь в «ежовых рукавицах».

…Куда собиралась отправиться наша компания, я не помню. Но место сбора было назначено у метро «Динамо». Там я впервые и увидел ее. О такой встрече и написал Булгаков в «Мастере и Маргарите». Я узнал, что это такое — влюбиться с первого взгляда… Все на свете перестало для меня существовать, только Лиля, Лиля, Лиля… С утра я уже думал о вечере, когда увижу ее…

Боря Блинов, который и познакомил меня с Лилей, сначала подтрунивал надо мной, но потом все понял. Да и все ребята заметили, как я переменился. А я дня не мог прожить без нее и ревновал к каждому фонарному столбу. В общем, как у Гоголя в повести «Тарас Бульба»: «И погиб казак! Пропал для всего казацкого рыцарства»…

Лиля сначала не очень серьезно относилась к моим признаниям. Все у нее было — хиханьки да хаханьки.