Сергей Тарасов - Осколки. Краткие заметки о жизни и кино

А на следующий день — 31 июля 1951 года Тарасов Сергей Сергеевич был зачислен рядовым в Советскую Армию и отправился в летний лагерь Военно-воздушной инженерной Академии им. Жуковского для прохождения службы…

Ира обещала писать мне письма. Я — тоже…

Летний лагерь Академии находился около железнодорожной станции «Белопесоцкая», рядом с Окой. В лагере, как и положено, стояли ряды палаток, соединенных деревянными мостками, и был плац для общих построений с небольшой трибуной для начальства. В каждой палатке размещалось отделение, т. е. 11 человек.

Так было и в нашей, где «прописались» бывшие школьники, еще не принимавшие присяги. Распорядок дня — штатный: все начиналось в 6 утра со звуков горна и громкой команды «Третья рота! Подъем!». Далее — уборка коек, зарядка, пробежка до Оки и обратно, построение, завтрак, занятия по тактике и ориентированию по карте и на местности…

Некоторое разнообразие вносило посещение стрельбища. Там мы учились разбирать и собирать пистолеты и стрелять из них по мишеням.

В памяти остались наряды «вне очереди», которые я получал за всякие нарушения дисциплины. Чаще всего меня отправляли на кухню чистить картошку.

Недавно мне пришлось дома заняться этим. К моему удивлению даже через 66 лет прежние навыки остались. Слава Советской Армии! Ура!

Вспоминается и один трагикомический случай. Это было в дождливую ночь. Я стоял в наряде, охраняя склад боепитания, расположенный в сарае недалеко от лагеря.

Дождь был сильный, и на проходившей мимо склада дороге образовалась большая лужа. Я прятался от дождя под небольшим навесом у входа в склад. Тусклый фонарь освещал только этот вход и лужу на дороге. И вдруг из темноты на этой дороге появляется шатающаяся фигура человека в плащ-палатке.

Из занятий по тактике на местности я знал, что дорога, проходящая мимо склада боепитания, ведет к деревне Крутышки, где — и это знали все в лагере — гнали ядреный самогон…

Я, в соответствии с воинским уставом, крикнул:

— Стой! Кто идет?

И снял винтовку с плеча.

Фигура в плащ-палатке матом послала меня куда подальше и продолжала идти, шатаясь и не замечая глубокой лужи впереди. Поскольку матершинник вышел на освещенную часть дороги, я узнал его. Это был подполковник Канищев, комендант нашего лагеря. Очевидно, он возвращался из деревни, с очередной пьянки.

— Стой! Стрелять буду! — крикнул я и передернул затвор винтовки, тоже согласно уставу.

В ответ я услышал очередную порцию мата. Канищев продолжал идти по размытой дождем дороге, с трудом передвигая ноги…

И тогда я выстрелил в воздух. Канищев тотчас плюхнулся в лужу, и лежал в ней, пока не прибежали разводящий и наряд. Они вытащили матерящегося подполковника из лужи. Разводящий посмотрел на меня и сделал характерный жест, покрутив пальцем у виска.

— Действовал по уставу! — отрапортовал я…

…После дежурства я вошел в пустую палатку. Все ребята были на занятиях. Я сел на свою койку, снял грязные сапоги и, не раздеваясь, прилег… Тут же кто-то откинул полог палатки, и в проеме появилась физиономия подполковника Канищева. Он, к моему удивлению, выглядел почти трезвым.

— Слушатель Тарасов? — сказал он, ехидно улыбаясь. — Так… в одежде — на заправленной койке… И сапоги в грязи.

Я, зная, что беды не миновать, продолжал лежать.

— Три наряда вне очереди! — рявкнул Канищев и закрыл полог палатки.

Единственная польза лагеря была в том, что я подружился с ребятами, пришедшими в Академию после школы. Таких «школьников» на нашем курсе было человек десять. Как выяснилось, все они были из «серьезных» семей. У одного отец — заместитель Л. Берии по кадрам, у другого — академик-атомщик, у остальных — «шишки» в Армии. Для «школьников» не было казарменного режима. Мы жили дома и приезжали в Академию к началу занятий. Наш радио-факультет находился за восточной трибуной стадиона «Динамо».

Нам выдали форму с курсантским погонами. В магазине «Военторг» мы купили металлические буквы «В» и «А» и прикрепили их в просветах наших погон. Это должно было обозначать «Военная Академия» (по крайней мере, мы, пижоны, так думали). А вне Академии мы носили штатскую одежду.

«Стиляги» — это про нас. Все жили в центре и встречались вечерами на «Бродвее» (т. е. улице Горького, теперь Тверской), сидели в «Коктейль-Холле» или кафе «Норд». Часто посещали ресторан «Аврора» на Петровских линиях. Это был единственный ресторан в Москве, где можно было танцевать запрещенные в любых заведениях и на любых вечерах танго, фокстрот и даже «буги-вуги». На ударных в «Авроре» солировал знаменитый в те годы Лаци Оллах. А гостей встречало огромное чучело медведя в ливрее и с подносом в лапах… После посиделок в «Коктейль-Холле», где у нас был персональный столик на втором этаже, выходили прошвырнуться по «Броду», где активно «кадрили чувих», т. е. знакомились с девушками.

Мы страшно выпендривались, но почти никто не увлекался спиртным, поскольку все серьезно занимались спортом. Меня, например, в боксерской команде ЦДКА тренировал Лев Сегалович, знаменитый боксер и тренер.

А «прикид» у меня тогда был что надо… Могу похвастаться: меня обшивал замечательный портной Василий Васильевич. Фамилию, к сожалению, уже не помню. Его ателье было на углу Малой Дмитровки и Садового кольца, в одноэтажном старом доме, который снесли лет 50 назад… Моим пиджакам завидовали все «стиляги». Один из этих пиджаков дожил до моего поступления во ВГИК, и там говорили: «Тарасов, тот, который в сером клетчатом пиджаке?..». А еще я горжусь тем, что по моему проекту Василий Васильевич сшил мне пальто, которое получило первое место на Московском городском конкурсе портных.

С Ирой я стал встречаться все реже — «светская жизнь» затягивала. Но как-то раз мы гуляли с ней по «Бродвею», и Ира предложила зайти в гости к ее подруге по институту. Ну и мы зашли… в «Националь», где в номере «люкс» жила Констанция Георгиу-Деж, дочь главы Румынии! Так уж вышло, что у нас с Танцией (так я называл Констанцию) начался бурный роман.

Она была очень эффектной девицей, ну и одевалась соответственно.

Когда мы шли с ней по «Бродвею», все прохожие оборачивались на нас. А у меня военные патрули подолгу проверяли документы, когда я шел с Танцией в своей солдатской форме. Но наш роман был скоротечным. В Академии меня вызвали в Первый отдел и посоветовали оставить в покое дочь румынского вождя.

И отец сурово поговорил со мной. Мне запомнилась фраза, которой он подытожил наш разговор: «В нашей семье не хватало только румынского офицера!»

Но, несмотря на все предупреждения, я продолжал встречаться с Танцией. Меня вызвали в Первый отдел еще раз…