Сергей Тарасов - Осколки. Краткие заметки о жизни и кино

Но потом все у нас пошло достаточно серьезно. Мы почти всегда были вместе. Часто ходили в театры, начиная с Большого и кончая Опереттой. Благо, у отца был абонемент, по которому можно было купить билеты. А иначе в то время попасть в театр или посмотреть какой-нибудь зарубежный фильм было сложно.

Иногда мы оставались вдвоем у нее дома. Пили вино, целовались, я пел романсы Лещенко и Вертинского. Если она не отвечала на телефонный звонок, сходил с ума. По вечерам часами ждал у подъезда, когда она вернется из института. Один раз разговаривал с Лилей из телефонной будки в Палашевском переулке. Лиля капризничала (сейчас, конечно, не помню почему), я психовал. А тут два мужика, которым срочно нужно было позвонить, начали стучать по стеклу будки. Когда я, наконец, закончил говорить и вышел из будки, они, в общем-то, по делу нагрубили мне. Два удара — и оба мужика лежали на тротуаре.

А тут из-за угла, как назло, появился милицейский патруль — ведь родное 9-е Отделение милиции было рядом. Мужики, придя в себя, почему-то рванули в сторону Пушкинской площади. С милиционерами я драться не стал. Они заломили мне руки за спину и повели с детства знакомым путем в родное 9-е Отделение. И это счастье, что по дороге была Палашевская баня, где часто парился мой отец. Он-то и вышел из бани прямо на нас. Отец был в своей хоть и повседневной, но генеральской форме. Это и спасло меня…

Домой я шел следом за отцом, который после посещения Отделения милиции не сказал мне ни слова. Он шел, молча, ни разу не обернувшись на меня. Потом он еще долго не разговаривал со мной.

Лилю я ревновал как ненормальный. Помню, уже зимой сижу дома, зубрю что-то вроде сопромата. И тут звонит мой приятель и говорит, что был на катке «Динамо» и видел там Лилю. Но мне она сказала, что едет к подруге готовиться к экзамену. У всех начиналась зимняя сессия…

Я быстро оделся и помчался на каток, где каталась Лиля. С кем? Именно этот вопрос бесил и мучил меня…

На катке «Динамо» играла музыка, и мирно катались немногочисленные посетители.

И тут я увидел Лилю. Она была в лыжном костюме и вязаной шапочке с помпоном. И к ней подъехал кто-то в похожем костюме.

Во мне вся кровь закипела, и я на ботинках заскользил по льду к этой парочке и схватил напарника Лили за плечо… Это была подруга Лили по институту. Они действительно занимались, готовясь к сессии, а потом решили подышать свежим воздухом. А лыжный костюм на Лиле был костюмом брата ее подруги. Я себя чувствовал последним идиотом, а Лиля устроила мне очередной скандал…

Но один раз наш разговор на тему «ты меня не любишь» закончился печально. Чтобы доказать свою любовь к ней, я схватил топор и рубанул себя по руке. Топор попал по большому пальцу, почти отсек его, но он держался на остатках сустава. Странно, но крови было мало…

Поскольку мы были на даче у Бори Блинова, отец которого был генерал-полковником, «Скорая» приехала быстро. Меня отвезли в госпиталь, где почти отрубленный палец как-то приладили и наложили гипс. Начальству в Академии мы с Борей доложили, что со мной произошел несчастный случай, когда я рубил дрова. Поверили… Ну а Лиля плакала и говорила, как она меня любит… Палец со временем прирос обратно, и только оставшийся на нем шрам до сих пор напоминает о том, что было со мной когда-то…

Весной 1952 года я вполне прилично сдал все экзамены. Лиля — тоже. И мы решили поехать в какое-нибудь романтическое место, где будем только мы и море. Оставалось решить две проблемы: найти такое место и узнать, как на это посмотрят родители Лили, отпустят ли они ее со мной?

Следует сказать, что у нас с Лилей еще не было физической близости. Я, понятно, рвался в бой, но она всегда говорила «нет»…

С романтическим местом мы скоро определились. Знающие люди рассказали, что в Абхазии, на Пицунде есть дача Сталина. Вокруг — волшебный реликтовый лес, а на берегу моря — несколько домиков рыбаков. Сейчас это место застроено, я там был с семьей в Доме отдыха кинематографистов, а тогда — никаких домов отдыха и никаких отдыхающих.

Проблему родителей Лиля решала самостоятельно… И как-то решила.

Мы сняли комнату в доме, стоявшем почти на берегу моря. Хозяин был рыбаком, и мы его почти не видели. Хозяйством мы с Лилей занимались самостоятельно, ходили на птицефабрику и рынок, которые были в трех километрах от нашего дома…

Рядом с нами стояли еще три рыбацких домика, но с их обитателями мы виделись крайне редко. Так что мы с Лилей были словно на необитаемом острове. Какое же это было счастье — видеть только свою любимую!

В первую же ночь мы нарушили все запреты…

Но в нашей истинно райской жизни случались и конфликты, чаще всего из-за разных взглядов и планов на нашу будущую семейную жизнь. Не помню, по какому поводу я однажды жутко распсиховался, бросился в море и плыл, плыл, плыл… Пришел в себя, когда обернулся и увидел, что берега почти не видно, да и одну ногу начало сводить. Я перевернулся на спину, отдохнул немного. Но тут начало сводить и левую руку.

К счастью, я увидел военный буй, который был установлен как ориентир для «сторожевика». Корабль подходил сюда, когда на дачу Сталина кто-нибудь приезжал. Так выполнялась охрана с моря столь важного объекта.

…С трудом, хватаясь за ржавые скобы, я взобрался на буй, вспугнув сидевших на нем чаек. Они летали вокруг меня и громко кричали. Буй был ржавый, весь загаженный чайками, а вниз уходила такая же ржавая цепь и исчезала в глубине, словно растворялась в море. Признаюсь, мне почему-то стало как-то жутко и страшно впервые в жизни. Я прыгнул в воду и кролем поплыл к берегу…

Как я доплыл, не помню. Меня вытащил из воды наш хозяин-рыбак. Он на берегу штопал свою сеть и заметил меня в море.

…Лиля долго плакала, потому что чувствовала себя виноватой. А в чем, я сейчас и не помню…

Но как тогда мне было не вспомнить гадалку в вагоне поезда «Новосибирск — Барнаул», которая мне, восьмилетнему пацану, нагадала, что я утону «в большой воде»…

Именно поэтому в своей дальнейшей жизни я без всякого страха в одиночестве заплывал в разных морях мира черт знает куда. И вспоминал песню старого рыбака на родной реке Обь: «Ты не плачь и не горюй, моя дорогая. Коль я в море утону, знать судьба такая…». Наврала гадалка. Теперь уж не утону. Негде тонуть…

Ну, а дни райского счастья и любви на берегу моря пролетели как одно мгновенье, как пролетела и сама жизнь…

Когда мы вернулись в Москву, все пошло по-старому, и сцены ревности тоже. Чтобы побыть вдвоем, ждали, когда родители уходили куда-нибудь. Но это были такие короткие встречи…

Из отпуска вернулись мои друзья-»академики», и мы собрались в «Авроре» отметить встречу. Нас было четверо: я, Боря Блинов, Алек Сагулка и Алик Селезнев, ну и, конечно, наши девушки. Все было благопристойно, поскольку мужчины не пили — все были спортсменами, правда, по разным видам спорта.