Славчо Трынский - Не так давно

Наш самодеятельный концерт закончился пением «Интернационала». Потом все закружились в хоро. Буйный темп довел всех плясунов до седьмого пота. Только бай Захарий, страдавший сахарной болезнью, стоял в сторонке и возмущался небрежно подпоясанными брюками Лены.

В разгар пляски началась гроза. На горизонте засверкала молния, а вслед за тем разнесся оглушительный грохот. Листва вековых буков зашумела, лес закачался, хлынул ливень.

Стефан, который вел хоро, вдруг повернул вправо и, не нарушая такта, повел свою цепочку к заброшенному пограничному посту. Последним вошел Денчо. Он был нашим музыкантом. Так как в будке не осталось для него места, он набросил себе на голову дырявое полотнище и, став под стрехой, запел рабочую «Марсельезу». Остальные сразу же подхватили. И полетели на вольный простор призывные восторженные слова революционной песни:

Последние два дня августа отряд провел у слишовского поста. Хотя от него остались только стены и крыша, мы были благодарны и за это, потому что могли укрыться там от дождя или сильного ветра. Мы разводили костер, и, когда у нас была фасоль, или картошка, варили похлебку.

Сведения относительно врагов народа Смило Гигова и Асена Радойнова были собраны. Оба они имели оружие и ночевали дома. В ночь с первого на второе сентября отряд спустился в Слишовцы. Мы разделились на две группы — одна направилась к дому Смило, а другая — к Радойнову. Но Радойнова дома не оказалось, и приговор не был приведен в исполнение.

Сразу же после акции группа бойцов отделилась от отряда и направилась в Бохову, чтобы узнать, каковы отклики на казнь Смило Гигова. На обратном пути они снова завернули в Слишовцы и зашли к Георгию Тодорову. Он был примаком в семье известного сельского ростовщика Атанаса Выжарова. Хотя Георгий считался человеком передовым, крестьяне ему почему-то не верили. Считали, что девяносто девять процентов сказанного им подлежит проверке.

Товарищам Георгий Тодоров показался, человеком душевным. Он угостил их медом, хорошим ужином, а на прощание пообещал сохранить их посещение в полной тайне. Это было прежде всего в его собственных интересах. Но Георгий переменил свое решение. То ли боясь, что полиция каким-нибудь образом может узнать, что к нему приходили партизаны, и накажет его за то, что он не сообщил об этом, или просто, чтобы показать себя честным перед нею — он ни свет ни заря поднялся и подался прямо, в Трын, к Байкушеву. Рассказал ему самым подробным образом о внезапном появлении партизан, об их мнимых запугиваниях и, о том, что он не в силах был ничего сделать, потому что они были хорошо вооружены.

Начальник трынской полиции, не зная всех жителей околии, не поверил Тодорову, что партизаны силой отобрали у него продовольствие и приказал немедленно выслать его из села на шесть месяцев.

Возвратившись домой, Георгий сто раз раскаялся в своем глупом поступке, еще раз попытался через посредников воздействовать на начальника полиции, чтобы тот отменил свое решение, но все было напрасно… На следующий день пришлось ему связать в узелок свою одежку и снова отправиться в город.

Так, желая быть честным и добросовестным по отношению к полиции, Георгий Тодоров сам сделал все, чтобы его отправили в ссылку.

В первых числах сентября я и Христо Спасов (Петко) отправились в Црна-Траву. У меня там была назначена встреча со Смаевичем, а Петко хотел добраться до новой границы, чтобы отыскать там своего младшего брата Недялко, служившего в царской армии, и увести его к нам в отряд.

Смаевич уже ждал меня. Он и секретарь окружного комитета Ристо Антунович (Бая) находились тогда с бригадой, которая пришла в село на отдых. Ристо Антуновича я видел впервые. У него была внушительная внешность, спокойное, сосредоточенное выражение лица. Мы обменялись взаимной информацией. Действия нашего отряда отвлекли на себя и задержали на территории околии почти всю трынскую полицию и контрачеты. Теперь полиция редко совершала наскоки на югославские села, а полицейская рота из села Кална после нашей засады в Барносе ушла из этого села. Наши действия оказывали ощутимую помощь югославским партизанам: если бы не Трынский отряд, все вражеские силы были бы брошены на подавление партизанского движения на югославской территории.

Основываясь на нашей прежней договоренности, Антунович дал согласие организовать совместное нападение на полицейскую роту в селе Главановцы и переправить на нашу территорию всех болгарских партизан, которые сражаются в югославских партизанских отрядах, действующих вблизи нашего района. Это были в большинстве совсем молодые люди, проходившие военную службу или же мобилизованные в армию, которые, выполняя директиву партии, дезертировали из царской армии и вступили в партизанские отряды.

Вторым, после Денчо, пожелал вернуться к нам Кирил Марков — Златан, мой софийский знакомый. Он состоял в бригаде, с которой теперь пришли в Црна-Траву Смаевич и Антунович.

Златан оставался все таким же живым и подтянутым парнем, каким я его знал по работе в Банишорской квартальной организации РМС в Софии. Когда я сообщил ему, что югославы не имеют ничего против его возвращения к нам, он вспыхнул от радости, и в тот же день мы оба отправились обратно в Трынскую околию, а Петко ушел с бригадой искать своего брата.

Болгары произвели на Антуновича хорошее впечатление еще до того, как он стал партизаном. Рассказывая о пребывании в его отряде Златана, Бая заметил, что знакомство с ним у него давнее — с конца 1911 года.

Как военнопленный немцев Бая вместе с группой других соотечественников был отправлен в Софию. Их поместили в здании Еврейского училища на улице царя Калояна. Среди югославских военнопленных был муж одной болгарской коммунистки. Она представила Златану югославов, как членов ЮКП, желающих любой ценой освободиться из плена. С разрешения районного комитета РМС Златан занялся изготовлением фальшивых документов и сумел помочь бежать двум военнопленным. Бая нарочно обварил себе лицо кипятком и был направлен в военный госпиталь на лечение. Молодежные активисты нашли ему квартиру возле госпиталя, приобрели гражданское платье и приступили к организации побега. Но тут, как на беду, фашистское командование неожиданно отдало распоряжение немедленно отправить военнопленных в Германию, и побег Антуновича сорвался.

В августе 1942 года Златан получил от Ристо Антуновича письмо, в котором тот сообщал ему, что в скором времени снова приедет в Софию. Это означало, что подготовку для побега надо было начинать немедленно. Златан снова занялся изготовлением фальшивых документов, но Бая не приехал. Он бежал из плена…