Майя Кучерская - Лесков: Прозёванный гений

Утром 1 марта государь сообщил Лорис-Меликову, что через четыре дня его проект обсудит Совет министров.

Недолгое время после гибели отца новый император Александр III колебался, к какому лагерю примкнуть. Восторжествовал Победоносцев. Проект Лорис-Меликова был отвергнут, а автор его фактически отставлен. В те дни Лесков купил и поставил на письменный стол портрет уже опального министра и не убирал до самой своей смерти. На ехидные замечания посетителей, что конституция эксминистра была «куцей», Лесков гневно откликался: «А победоносцевское правление лучше?» 793

Сразу после гибели императора С. Н. Шубинский, главный редактор «Исторического вестника», заказал Лескову статью о цареубийстве. Тот согласился и… ничего не смог сочинить:

«Два дня писал и всё разорвал. Статьи написать не могу, и на меня не рассчитывайте. Я не понимаю, что такое пишут, куда гнут и чего желают. В таком хаосе нечего пытаться говорить правду, а остается одно – почтить делом старинный образ “святого молчания”. Я ничего писать не могу» 794.

Этот отказ значим. Вероятно, Лесков до конца не мог поддержать ни тех, кто требовал немедленной казни террористов (таких было большинство), ни тех, кто им сочувствовал. О смятенном состоянии его духа в тот месяц, возможно, свидетельствует и то, что его писем за март и апрель 1881 года практически не сохранилось, – если только «река времен» таинственным образом не поглотила именно их.

Пока Александр II был жив, Лесков относился к нему скорее с уважением, в публицистике не забывал напоминать о его заслугах, из которых главной была, разумеется, отмена крепостного права. В одной из заметок, опубликованной 24 июня 1862 года, он писал:

«Отчасти даровав, а отчасти готовясь даровать законы, укрепляющие за Россиею свободу религии, суд, свободу слова и право человека, император Александр II сделал больше всех сошедших в могилы правителей Руси, он радовал нас не милостями, которые непрочны, ибо “сердце царево в руце Божией”, но правами, которых у нас уже никто не отнимет и за которые мы ему нелицемерно благодарны и не понимаем никакого прогресса без народа, обязанного Царю волею и льготами, и без Царя, любимого народом за вольности и льготы» 795.

И тем не менее в путевых заметках «Из одного дорожного дневника» он не упустил случая рассказать, как проходила царская охота в Беловежской Пуще, когда император практически расстреливал несчастных животных. Августейшее внимание к «Запечатленному ангелу» Лескову, вероятно, было лестно, но знакомиться с царской семьей он не пожелал и, кажется, теплых личных чувств к Александру II не испытывал. Немудрено: к началу 1880-х годов Лесков уже не сомневался, что государство – зло.

Долго ли еще осталось? Читающие старомодную бумажную версию книги, в отличие от листающих страницы на экране гаджета, видят: не очень. Мы медленно приближаемся к развязке, как наш герой – к бессмертию. Скоро, с конца 1880-х и до начала 1890-х годов, чуть ли не в каждом письме близким Лесков будет писать о смерти, о ее неизбежности. Говорить об этом он начнет уже в то время, когда от смерти, если понимать под ней забвение, будет спасен. Можно сказать, навсегда.

Его уберегла история о косом и леворуком тульском мастере, который с товарищами сумел подковать сделанную англичанами механическую блоху, а потом, как часто случается в России, погиб ни за что. На этот раз вечно двоящаяся мысль Лескова сослужила ему добрую службу. Написав соленую до горечи сказку с плохим концом, он сохранил для читателя возможность интерпретировать ее как славословие русскому мастерству и смекалке. И спустя полвека самые важные читатели советской эпохи – те, что раздавали ордена и расставляли всех по полочкам возводимой ими этажерки, – устремились в приоткрытую дверь и прославили сказ как «апофеоз талантливости русского человека, который “всё может”» 796. «Левша» [131] Во всех прижизненных изданиях Лескова прозвище главного героя в названии сказа пишется с заглавной буквы, а в тексте – со строчной. Со временем оно стало восприниматься как имя собственное, поэтому мы будем использовать вариант написания с заглавной буквы, за исключением цитат, и иногда заменять название «Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе» на «Левша». вошел в школьные хрестоматии и учебники и на долгие годы стал самым переиздаваемым, изучаемым, экранизируемым текстом Лескова.

Вчерне сказ был закончен в начале мая 1881 года.

В марте и апреле тема цареубийства была главной – и в разговорах, и на страницах периодики, и в слухах 797. Газеты и журналы еще долго публиковали горестные колонки, воспоминания о погибшем императоре, перечисляли его заслуги и, конечно, проклинали убийц, которых ждала неминуемая позорная казнь.

В эти тягостные, смятенные дни, 28 марта, тогда еще совсем молодой философ и профессор Владимир Сергеевич Соловьев прочитал публичную лекцию о несовместимости смертной казни с учением Христа. Осудив террористов за насилие, Соловьев призвал нового императора удалить цареубийц из общества, но всё же помиловать их. Едва он сказал об этом, на мгновение в зале повисла мертвая тишина – и тотчас же была разорвана выкриком: «Тебя первого казнить, изменник!» После этого Соловьев лишился права на публичные выступления. Однако многие приняли его сторону; судя по воспоминаниям Андрея Николаевича Лескова, среди них был и его отец. Но близкое знакомство и общение Лескова и Соловьева были еще впереди.

В начале апреля пятерых народовольцев повесили. Впервые в истории российского самодержавия публичной казни за политическое преступление подверглась женщина – дочь бывшего петербургского губернатора Софья Перовская, после ареста Андрея Желябова лично руководившая цареубийством.

Поколебавшись, Александр III сделал выбор в пользу укрепления монархии, отвергнув дорогую его отцу и Лорис-Меликову идею о необходимости прислушиваться к голосу общества. Россия сделала еще один шаг к катастрофе 1917 года.

Двадцать девятого апреля был опубликован высочайший манифест, позднее названный Манифестом о незыблемости самодержавия, составленный обер-прокурором Святейшего синода Константином Петровичем Победоносцевым: «… посреди великой Нашей скорби Глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело Правления в уповании на Божественный Промысел, с верою в силу и истину Самодержавной Власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений. Посвящая Себя великому Нашему служению, Мы призываем всех верных подданных Наших служить Нам и Государству верой и правдой к искоренению гнусной крамолы, позорящей землю Русскую, – к утверждению веры и нравственности, – к доброму воспитанию детей, – к истреблению неправды и хищения, – к водворению порядка и правды в действии учреждений, дарованных России Благодетелем ея, Возлюбленным Нашим Родителем…» 798