Майя Кучерская - Лесков: Прозёванный гений

Так “Левша” и остался ничем не обязан лету, проведенному в оружейном поселке, на даче у оружейника. Не было там и никакого “старого тульского выходца”.

Но беседы с Болониным не пропали даром. Николай Егорович на наших вечерних прогулках рассказывал об оружейном искусстве, о варварском обращении с огнестрельным оружием при “Павловичах”, когда пушки отчищались с неумолимой тщательностью и так ярко блестели на солнце, что надо было жмуриться, глядя на них, а ружья чистились толченым кирпичом или песком и снаружи, и снутри. Все винтики в них держались слегка отпущенными, чтобы при выполнении ружейных приемов, особенно при взятии “на караул” при встрече начальствующих лиц, ружья “стонали” от четкости артикула» 808.

Профессиональный военный, Андрей Николаевич хорошо понимал, о чем пишет. Мысль Болонина понятна: для военного начальства сияние ружей и пушек было значительно важнее того, как они стреляли. Из приведенных воспоминаний ясно и то, что летом 1878 года, за три без малого года до написания «Левши», Лесков общался с профессиональным оружейником, который, возможно, и в самом деле объяснил ему, что с ружьями в николаевской армии обращались варварски, а значит, победить турецкую армию в 1877–1878 годах удалось почти чудом. Совсем недавно, 19 февраля, был подписан Сан-Стефанский мирный договор с Турцией. Победа России воспринималась как реванш за Крымскую войну, поэтому воспоминания о той проигранной войне также постоянно возникали и в разговорах, и в публицистике.

Встреча с Болониным вполне могла повлиять на замысел Лескова: мы помним, какова была последняя воля Левши:

«Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят; пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни бог войны, они стрелять не годятся. <���…> Государю так и не сказали, и чистка все продолжалась до самой Крымской кампании. В тогдашнее время как стали ружья заряжать, а пули в них и болтаются, потому что стволы кирпичом расчищены» 809.

Из сказанного очевидно пока одно: росток замысла «Сказа о тульском косом Левше…» взошел на военном поле. Как-никак и главный герой его – оружейник. К тому же в предисловии к первой публикации Лесков специально анонсирует, что цеховая легенда раскроет «секретную причину военных неудач в Крыму».

Итак, «Левша» связан с военной темой – и с убийством государя. Это пока всё, что мы можем сказать.

И снова зададимся вопросом: не было ли всё же у Лескова источника, из которого он подхватил эту причудливую, такую задиристую – смесь карамели с солью и перцем – историю? Не оружейничьей легенды, так любого другого фольклорного или литературного текста – ну, хоть чего-нибудь?

Версии исследователей всё еще множатся, но основных на сегодня три.

Первая, самая старая, принадлежит историку Тульского оружейного завода генерал-майору Сергею Александровичу Зыбину. В 1905 году он опубликовал статью 810, в которой возвел сюжет «Левши» к реальному эпизоду конца XVHI века: в 1785 году тульский мастер Алексей Михайлович Сурнин отправился в Англию для обучения оружейному мастерству. Но вот знал ли об этом эпизоде Лесков, большой вопрос.

Вторую выдвинула фольклористка Эсфирь Литвин, связав сказ Лескова с циклом народных исторических песен и легенд, сложившихся в связи с Отечественной войной 1812 года, в которых фигурирует атаман Матвей Иванович Платов (1751–1818) 811. Лесковский насупленный Платов с «грабоватым» носом, в лохматой бурке и с чубуком в зубах, действительно напоминает героя кукольного театра или исторической песни, что часто почти одно и то же. Но на фольклорного, в песнях воспетого славного героя и отца казакам лесковский Платов всё-таки совсем не похож. Своему персонажу Лесков придал черты безжалостного российского аппаратчика, с живыми людьми церемониться не привыкшего; Левша, которому Платов не позволил взять с собой в путешествие «тугамент», в конечном счете из-за этого и погиб – его, беспаспортного, ни в одну больницу принимать не хотели.

Версию третью высказал филолог Борис Яковлевич Бухштаб, доказав, что прибаутка «Англичане из стали блоху сделали, а наши туляки ее подковали да им назад отослали», которую Лесков в своем «литературном объяснении» 1882 года выдает за народную, была придумана самим автором на основе поговорки «Туляки блоху подковали», в подлинности которой сомневаться невозможно – она присутствует в других, более ранних источниках. Бухштаб упоминает также фельетон «Северной пчелы» за 1834 год (№ 78) об умельце Илье Юницыне, который делал микроскопические замочки и ключики к ним «без помощи машины, а просто руками и обыкновенными, грубыми инструментами слесарного ремесла», и предполагает, что фельетон этот мог быть известен Лескову и повлиять на его замысел 812.

Конечно, могло случиться, что, работая в «Северной пчеле» в начале 1860-х годов, Лесков обнаружил в редакции номер газеты тридцатилетней давности и заглянул в него. Но с такой же долей вероятности ему могла попасться и переведенная с французского книжечка Бертолотто «История блохи, содержащая в себе весьма любопытные наблюдения над сим насекомым» (1839) 813. Итальянец, прославившийся обширной коллекцией блох, рассказывал о возможностях и свойствах этих милых зверушек: «В одном сочинении сказано: что видели блох, которые возили маленькую золотую пушку. Другая блоха тащила маленькую золотую цепь, к концу которой была прикреплена пулька; всё вместе весило 1 гран» (0,065 грамма. – М. ЛГ.) 814. Бертолотто и сам удивлял публику представлениями с участием блох в Лондоне в 1830 году. Сохранилась афиша: он приглашал на бал, «на котором танцуют дамы-блохи, их партнеры во фраках, а оркестр из двенадцати исполнителей играет слышную блошиную музыку» 815.

Однако миниатюрная блоха, выделывающая фокусы, могла скакнуть в творческие фантазии Лескова и из других источников 816. Вполне вероятно, например, что он прочитал о блошином цирке у Диккенса – переводы его ранних сатирических очерков «Мадфогские записки» («Modfog papers»), ранее неизвестных в России, были опубликованы в 1880-м, в десятом номере «Отечественных записок» за полгода до выхода в свет «Левши». Среди очерков Диккенса был и «Подробный отчет о заседаниях первого конгресса мадфогской ассоциации для развития всего», где читался доклад «Несколько замечаний о трудолюбивых блохах, о важности учреждения первоначальных школ для этого многочисленного класса общества, о применении их трудолюбия к полезным и практическим целям и о создании на излишний их заработок постоянного фонда для обеспечения им спокойной и мирной старости».

Автор доклада увидел на выставке самых разных дрессированных блох, в том числе и таких, которые «получили балетное воспитание и танцевали характерные танцы». Докладчик предлагал сделать блох, чей труд дотоле применялся неэффективно, частью «производительных сил страны» и повелеть им служить на пользу государства. Надо сказать, британские ученые мужи обиделись на такое неуважение к их занятиям, своих чувств от Диккенса не скрыли, и в итоге после первой публикации 1837 года он не включал эти очерки в собрания своих сочинений. Вероятность того, что Лесков, всегда чтивший Диккенса, прочел в «Отечественных записках» его очерк, подхватил оттуда блошиный мотив и, что не менее существенно, пародийную форму, довольно высока и уж никак не ниже, чем вероятность чтения им ветхого номера «Северной пчелы».